И тут камешек, брошенный в окно, отчего зазвенели стекла, прервал молитву Луизон; стремительно вскочив, она открыла окно и увидела Франсуа Гишара, сидевшего на заборе.
— Боже мой, — прошептала девушка, — если отец проснется и увидит Франсуа, он может его убить!
Эта мысль, очевидно, одержала верх над всеми ее колебаниями.
Луизон сделала своему возлюбленному знак пока не спускаться во двор, поспешно собрала небольшой узелок, взяла в руки башмаки, тихо прошла через комнату, где спал отец, отворила ворота и протянула руку Франсуа Гишару. Рыбак взял ее на руки и понес так же бережно, как мать несет ребенка; он спустился с холма бегом и остановился лишь для того, чтобы опустить свою драгоценную ношу в лодку и, взяв весла, перевезти ее на другой берег.
Стояла весна, и ночной воздух была теплым и душистым; мягкий ветер вызывал легкую рябь на воде и шелестел острыми листьями лягушечьей травы; луна прочертила на воде широкий серебристый след; из каждого куста раздавались соловьиные гимны любви.
От этого величественного зрелища слезы Луизон быстро высохли.
Дело было сделано: Франсуа Гишар завоевал жену, подобно английским лордам и героям многих романов.
III. О ТОМ, КАК БОГУ БЫЛО УГОДНО ПОДВЕРГНУТЬ ФРАНСУА ГИШАРА ИСПЫТАНИЮ, ТАК ЖЕ КАК НЕКОГДА ЕМУ БЫЛО УГОДНО ИСПЫТАТЬ ИОВА
Это событие наделало много шума и на равнине и на холме.
Целую неделю у кумушек от Жуэнвиля до Ормесона и от Гравеля до Сюси не было другой темы для сплетен, а прачки, которые выколачивали белье вальками, стоя на коленях на берегу реки, долго еще обсуждали это происшествие.
Как правило, люди, за исключением нескольких глупцов, винили в случившемся папашу Поммерёя. По их мнению, виноградарь слишком рано торжествовал победу.
Все насмехались над крестьянином, и от этого его негодование по отношению к похитителю становилось еще больше.
Но к счастью, сосед-бакалейщик, человек довольно сведущий, разъяснил папаше Поммерёю, что, будучи совершеннолетней, Луизон может потребовать свою часть материнского наследства и с помощью некоторых формальностей, которые будут дорого стоить, одержать верх над отцовским упрямством; после этого виноградарь признал себя побежденным.
Папаша Поммерёй люто ненавидел своего будущего зятя: двадцать раз в день он от всей души желал ему зацепиться за сеть и сгинуть вместе с ней на дне Марны, но представлять себе, как денежки, которые он привык считать своими, будут перетекать в руки тех, кого крестьянин величал не иначе как «эти грязные писаки», было настолько чудовищно, что он не решался отяготить свою совесть.
Вот почему отец согласился на то, чтобы Луизон Поммерёй стала женой Франсуа Гишара, но при условии, что она письменно засвидетельствует свой отказ от всяких прав на имущество покойной матери.
Таким образом, Франсуа Гишар получил то, о чем его предки даже не мечтали.
Рыбак не только царствовал на Марне, будучи полновластным хозяином реки — он мог расставлять свои сети где угодно, не опасаясь ни придирчивых смотрителей, ни завистливых землевладельцев, но и был женат на той единственной женщине, которую любил; и что еще удивительней, жена оказалась даже лучше, чем он предполагал, когда она была его невестой.
Если когда-нибудь восторженный муж мог называть свою супругу сокровищем, то это был Франсуа Гишар; в самом деле, Луизон была стойкой, кроткой и покорной, и никогда еще под небом Бри не бывало столь безупречной хозяйки.
Она чинила сети мужа и плавала вместе с ним по реке, управляя лодкой, как настоящий подручный рыбака, причем так ловко, что весла производили не больше шума, чем стрекоза, порхающая над кувшинками; Франсуа Гишару даже ни разу не приходилось прибегать к помощи ножа, когда удочки цеплялись за какую-нибудь корягу. Кроме того, сколько бы хлопот ни было у Луизон, она всегда ухитрялась приготовить к приходу мужа суп и рагу, так что рыбак получал в своей хижине, стоявшей на островной косе, представление о гастрономических радостях граждан директоров из Люксембургского дворца.
К многочисленным достоинствам Луизон присоединялось еще одно качество, столь редкое у женщин, обреченных на муки беременности и одновременно на тяжелый физический труд, — она по-прежнему была красивой. Разумеется, солнце окрасило ее некогда белые руки и свежее лицо в цвет флорентийской бронзы, но черты лица рыбачки оставались такими же правильными, как прежде, и этот его теплый мужественный оттенок превосходно сочетался с ее обликом.
На протяжении двадцати лет Франсуа Гишар, несомненно, был самым счастливым человеком в своем департаменте, хотя это был департамент Сены, среди жителей которого насчитывается немало миллионеров.
Однако счастье подобно ростовщикам, ссужающим деньгами сынов богатых семей и ради грядущей прибыли изображающим корыстную обходительность и себялюбивую услужливость.
Вскоре бедной супружеской чете с Ла-Варенны предстояло рассчитаться сполна по векселям судьбы. В 1813 году у Франсуа Гишара и Луизон Поммерёй было трое прекрасных детей: два мальчика и девочка. При рекрутском наборе обоим сыновьям выпал жребий стать солдатами. Рыбак довольно стойко перенес этот удар: ему помогли воспоминания об осаде Майнца — он не забыл своей жизни в течение трех месяцев под шквалом свинца и железа и говорил об этом не без доли презрения, утверждая, что орудия скорее производили больше шума, чем наносили урон противнику.
Но сердце Луизон обливалось кровью, и глаза ее все время были мокрыми от слез. Она хотела выкупить своих детей, но в ту пору пушечное мясо ценилось дорого и у бедной семьи не хватило на это средств. Решив проучить непослушную дочь, папаша Поммерёй женился во второй раз; ему было только шестьдесят лет, и вскоре количество его наследников возросло благодаря новому потомству, так что, когда крестьянин умер, доля, приходящаяся его старшей дочери по завещанию, сократилась наполовину. Впрочем, продав виноградники, вероятно, можно было найти замену для одного из новобранцев, но тут братья начали состязаться между собой в благородстве: ни один из них не желал оставаться дома без другого, и в конце концов обоих забрали в солдаты. Франсуа Гишар и его жена стали жить вдвоем, так как их дочь за год до этого вышла замуж.
Ее мужем стал бывший солдат, лишившийся одной ноги в Ваграмской битве и ставший близким другом Франсуа Гишара.
За свои увечья ветеран получил место смотрителя государственных лесов в Ла-Варенне.
Из-за своего давнего отвращения к дичи Франсуа Гишар не охотился, но любил смотреть на охоту. Всякий раз, когда Пьер Майяр (так звали бывшего солдата) отправлялся в лес, чтобы настрелять дичи для своего начальства, рыбак сопровождал его в качестве зрителя. Однажды лесник дал Франсуа кролика; речной пират преподнес ему в ответ кушанье из рыбы, и вслед за обменом подарками завязалась беседа. Пьер Майяр был в восторге от того, что встретил в вареннской глуши человека, которой знал толк в солдатском ремесле и с которым можно было порассуждать о благородном военном искусстве, и Франсуа Гишар, гордившийся опытом, полученным им во время осады Майнца, превосходно поддерживал разговор.
В разгар одной из таких бесед, посвященной Египетской экспедиции, после живописного описания таинственных гаремов пашей Пьеру Майяру пришла в голову мысль о браке, который мог бы еще прочнее скрепить узы его дружбы с Гишаром.
Если рыбак воспринял эту идею с воодушевлением, то Луизон отнеслась к ней довольно прохладно, а их юная дочь лишь покорилась отцовской воле — отставной солдат был далеко не молод и, несмотря на то что пять-шесть шрамов на лице придавали ему, по его словам, особую выразительность, вовсе не был красавцем.
Хотя обе женщины испытывали к леснику легкую брезгливость, свадьба все же состоялась, и ни одному из новобрачных не пришлось об этом пожалеть, ибо доброта бывшего солдата вполне окупала его физические изъяны.
В начале 1814 года, в тот день, когда дочь сделала Франсуа Гишара дедом, и в тот самый миг, когда жена поднесла к нему жалкое маленькое существо, чтобы он поцеловал его, в дверь дома Пьера Майяра постучал раненый солдат, возвращавшийся в родную деревню. Этот человек, служивший водном полку с сыновьями рыбака, поведал несчастному семейству, что во время сражения при Монмирае пушечное ядро унесло жизнь обоих братьев.