— Это комендант будет решать. Вижу, он дал тебе оружие, наверное, будет добиваться помилования.
Крестная Лизетт тихо сказала:
— Все будет хорошо! Плохо придется тем, с островов.
— Я тоже так думаю. Им было выгодно представить все именно таким образом. Чтоб вся вина пала на местное начальство.
— Папийон, я слышала все и тут же поняла, что ты хочешь нам помочь.
— Да, госпожа Дутен. Дверь отворилась.
— Зайди, Папийон, — сказал один из фараонов.
— Присаживайся, — кивнул комендант с Руаяля. — Ну вот, мы посоветовались и решили, что ты прав. Никакого бунта не было. С завтрашнего дня возвращаемся к прежнему режиму. Филлисари этой же ночью отправят на Руаяль. Мы с ним разберемся сами, без твоей помощи. Надеемся, ты сдержишь свое слово?
— Можете на меня положиться. До свиданья.
В бараке я слово в слово повторил все, о чем говорилось у коменданта. И все согласились, что я принял верное решение.
— Думаешь, они действительно поверят, что в этом деле больше никто не замешан?
— Не думаю. Но им ничего не остается, как поверить, если они не хотят, чтоб их наказали.
Наутро всех заключенных выпустили из карцера. На работу никто не пошел. Двери всех бараков открылись, и двор наполнился каторжанами, которые, пользуясь предоставленной им свободой, расхаживали, болтали, курили и просто сидели на солнце или в тени Нистон отправился в санчасть. Карбоньери сказал, что таблички с надписью «Подозревается в бунте» были вывешены на дверях примерно восьмидесяти или даже ста одиночек.
Мы, наконец, узнали правду. Оказывается, Филлисари убил только одного человека, других двоих пристрелили фараоны, оказавшиеся в окружении у колодца, когда каторжники достали тесаки, горя желанием прирезать хоть одного фараона перед смертью. Вот во что вылился бунт, с самого начала обреченный на провал, — в самоубийство трех каторжан. Эта трактовка была принята всеми — и администрацией, и заключенными.
Похороны охранников, а также Отэна и Марсо, прошли следующим образом: так как на острове оказался всего один ящик-гроб со специальной задвижкой для выброса трупов в море, то фараоны запихнули туда всех покойников, вывезли в открытое море и затем одновременно спустили за борт. По их расчетам, покойники должны были тут же уйти на дно, как как к ногам были привязаны камни, что позволило бы уберечь их от акульих челюстей. Но мне рассказывали, что не успели все пятеро скрыться под водой, как начался балет «Белый саван» — ожившие с помощью акульих морд и хвостов, они, словно марионетки, долго вертелись и дергались на пиру, достойном самого Навуходоносора. Фараоны быстро повернули к берегу, опасаясь, что и до них доберутся голодные твари.
Прибыла комиссия. Она проторчала на острове пять дней, а на Руаяле два. Меня никто не допрашивал. Что касается Дутена, то для него все сошло гладко. Филлисари предоставили длительный отпуск до достижения пенсионного возраста. Мохаммед получил свободу, коменданта Дуэтена повысили в чине.
В любом сообществе всегда находится какой-нибудь недовольный или нытик. Не обошлось без него и здесь. Сразу после того, как уехала комиссия, ко мне подошел один тип.
— Ну а мы что с этого поимели, спасая фараонов? Я пристально взглянул ему в глаза:
— По-твоему, ничего, да? Человек шестьдесят каторжан не получили по пять лет одиночки за соучастие, по-твоему, этого мало?
Что касается меня, то я не выиграл и не проиграл, самое главное, что мои товарищи не понесли тяжкого наказания. Заодно было покончено с тяжелой работой по перевозке камней. Сейчас их таскали буйволы, а каторжане только устанавливали их в море. Карбоньери вернулся в пекарню. Я же по мере сил добивался возвращения на Руаяль. Здесь не было мастерской, а значит, и перспективы изготовить плот.
Избрание Петена главой правительства ухудшило взаимоотношения между каторжанами и охранниками. Все из администрации в голос твердили, что они сторонники Петена, дошло до такого курьеза, что один парень, нормандец, заявил мне:
— Знаешь, что я скажу тебе, Папийон? Я сроду не был республиканцем.
На островах не было радио, и мы не знали последних новостей. И вдруг разнесся слух, что из Марселя и Гваделупы мы якобы снабжаем немецкие подводные лодки. Вот тебе и на, попробуй тут разобраться! Вести поступали самые противоречивые.
— Знаешь что, Папийон? Именно сейчас мы должны организовать бунт, чтобы потом передать острова людям де Голля.
— Думаешь, Длинному Шарло так нужны каторжане? На черта они ему сдались?
— Ну чтоб добавилось еще две-три тысячи граждан.
— Ах, граждан! Наверное, тех, у кого проказа. Или дизентерийных, или у кого поехала крыша. Смеешься, что ли? На хрена ему такое барахло? Он не дурак.