К побегу мы готовились основательно. Уже была куплена широкая и длинная лодка с прочным парусом и кливером. Причем готовились мы втайне, подальше от глаз полиции. Мы прятали лодку довольно далеко от нашего квартала, в одном из притоков Демерары. Она была покрашена в тот же цвет и имела тот же номер, что и китайская рыбацкая лодка, зарегистрированная в Джорджтауне. И если ночью она вдруг попадет в луч прожектора, то полиция увидит, что только команда выглядит несколько иначе. Поэтому придется нам пригибаться, ведь китайцы, плавающие в лодке-оригинале, создания мелкие, в то время как все мы довольно крупные ребята.
Отплытие прошло гладко, и вот мы вышли из устья Демерары в море. Надо сказать, я не испытывал в этот момент особой радости, перед глазами неотступно стояла Индара. Ведь я удрал как вор, даже не попрощавшись с моей Принцессой. Ни она, ни ее отец и другие родственники не сделали мне ничего, кроме добра, а я ответил им такой черной неблагодарностью. Я и не пытался оправдаться перед собой. Правда, перед тем, как выйти из дома, я оставил на столе шестьсот долларов, но разве можно отплатить деньгами за преданность и любовь?..
В течение первых двух суток следовало держать курс на север — ведь я вернулся к своей старой идее попасть в Британский Гондурас. Команда наша состояла из пяти человек: Гитту, Шапар, Барриер из Бордо, Депланк из Дижона и я. Часов через тридцать после выхода в море на нас обрушился сильный шторм, перешедший затем в ураган. Гром, молнии, ливень, огромные неравномерные валы, словно горы, вдруг вырастающие за бортом, бешено свистящий ветер. Наше суденышко, не способное сопротивляться и сохранять нужный курс, несло по морю, как щепку. Да, таким я моря еще никогда не видел, даже представить не мог. Ветер налетал бешеными порывами и нес нас то в одном, то в другом направлении. Продлись все это неделю, и мы снова оказались бы на каторге.
Это был знаменитый циклон, сказал мне позднее месье Агостини, французский консул на Тринидаде. В тот день на его плантации погибло шестьсот кокосовых пальм — ветер переламывал стволы деревьев пополам. Дома поднимало в воздух и уносило на большое расстояние, они падали затем на землю или в море. Мы потеряли все — припасы, вещи, даже бочонок с водой. Мачта сломалась, парус унесло. Но что хуже всего — отказало рулевое управление. Каким-то чудом Шапару удалось сохранить маленькое весло. Этим предметом, похожим на лопаточку, я пытался направить лодку по курсу. Все мы разделись и соорудили нечто вроде паруса — все пошло в ход: и куртки, и брюки, и рубашки. Обломок мачты и этот парус из предметов гардероба, скрепленных кое-как оказавшейся на борту проволокой, — на них сейчас была вся наша надежда.
Наконец вновь поднялся обычный ветер, дующий в нормальном направлении, и я воспользовался им, чтобы взять курс на юг, по направлению к земле. К любой земле, все равно какой, даже к Британской Гвиане. Ожидающий нас там приговор казался сейчас блаженным избавлением от всех мучений. Надо сказать, что во время шторма, правда, какого шторма, этого ада, конца света, короче говоря, циклона, мои попутчики вели себя достойно.
Лишь на седьмой день — два последних из них погода была совершенно великолепной — мы наконец увидели землю. Наш самодельный парус, сплошь состоящий из дырок, все же сделал свое дело, хотя мне и не удалось направить лодку по нужному курсу. Все эти дни мы оставались практически голыми и здорово обгорели, это резко уменьшило нашу сопротивляемость. Особенно сильно пострадала кожа на носах, они у нас просто пылали. В том же состоянии были губы, ноги, бедра — сырое мясо, лишенное какой-либо защиты. Жажда просто измучила. Депланк и Шапар дошли до того, что попробовали пить соленую воду, после чего им стало еще хуже. Но, несмотря на изнурительную жажду и голод, ни один из нас, повторяю, ни кто, не жаловался. И не навязывал другим своих советов и мнений. Если кому-то хотелось пить морскую воду или плескать ее на себя, говоря, что это охлаждает, никто ему не мешал. Пусть человек сам убедится, к чему это приводит, когда соль начнет разъедать раны, а вода, испаряясь, лишь усилит ощущение ожога.