— Ладно, договорились. Но на кой тебе такая куча денег?
— Во время сделки будет присутствовать бельгийский консул. Передам ему деньги, пусть наймет адвоката.
— Не пойдет, мне свидетели ни к чему.
— А чего тут бояться? Я подпишу бумагу, где будет сказано, что вы возвращаете мне тридцать шесть монет. Соглашайся. Если все пройдет нормально, устрою тебе еще одну выгодную сделку.
— Какую?
— Увидишь. Не хуже этой. И вот тогда мы уже сыграем фифти-фифти.
— Нет, ну правда, какую?
— Ладно, ближе к делу. Расскажу завтра в пять, когда мои деньги будут у консула.
На следующий день с самого утра все завертелось. В девять за мной прислали. В кабинете начальника уже ждал какой-то господин лет под шестьдесят, в легком светло-сером костюме и сером же галстуке. Галстук был заколот булавкой, в которой переливалась огромная серебристо-голубая жемчужина. Сразу видно, что этот худенький, сухопарый господин обладает отменным вкусом.
— Доброе утро, месье.
— Вы говорите по-французски?
— Да, месье. Я из Ливана. Мне сказали, у вас имеются золотые монеты по сто песо каждая. Это меня интересует. По пятьсот за штуку пойдет?
— Нет. Шестьсот пятьдесят.
— Вас, видно, дезинформировали, месье. Потолочная цена — пятьсот пятьдесят.
— Слушайте, слишком много разговоров! Давайте по шестьсот.
— Нет, пятьсот пятьдесят.
Короче, мы сошлись на пятистах восьмидесяти. Сделка состоялась.
— Так. Ну и на чем вы там сговорились?
— Сделка сделана, начальник. По пятьсот восемьдесят за штуку. Деньги будут после обеда.
Делец ушел. Начальник встал и обратился ко мне:
— Что ж, замечательно. И сколько мне светит?
— По двести пятьдесят за каждую. Вы же хотели сотню. А я даю в два с половиной раза больше,
Он улыбнулся и спросил:
— Ну а вторая сделка?..
— Прежде устройте так, чтобы к обеду здесь был консул. Когда он получит деньги и уйдет, я расскажу о второй сделке.
— Так, значит, это не вранье?
— Конечно, нет. Даю слово.
— Ладно, поверим.
В два ливанец и консул были в тюрьме. Делец передал мне двадцать тысяч восемьсот восемьдесят песо. Я отдал двенадцать тысяч шестьсот консулу и восемь тысяч двести восемьдесят — начальнику. Затем подписал документ, где говорилось, что начальник вернул мне все мои золотые монеты. Оставшись с ним наедине, я рассказал о матери-настоятельнице.
— И сколько там было жемчужин?
— Штук пятьсот — шестьсот.
— Ну и бандитка же эта мать-настоятельница! Она должна была или вернуть их тебе, или передать в полицию. Придется на нее донести.
— Нет уж. Ступайте лучше к ней и передайте письмо. На французском. Но перед тем как передать, попросите, чтоб пришла монахиня-ирландка.
— Понял. Только ирландка может прочитать письмо и перевести ей. Прекрасно. Я еду.
— Подождите! Надо еще написать письмо.
— Ах, ну да! Хосе! — крикнул он в полуоткрытую дверь. — Приготовь машину с двумя охранниками.
Я сел за стол и на тюремном бланке написал: «Госпожа настоятельница, а также милая монахиня ирландка, которая возьмет на себя любезность перевести вам это письмо!
Когда Господь привел меня в вал дом, где я рассчитывал получить убежище, оказываемое в традициях христианства каждому гонимому, я вручил вам мешочек жемчужин, принадлежащих мне. Это был жест, могущий убедить вас, что я не способен воровать под крышей дома, являющегося приютом Господним. Некое низкое и подлое существо решилось донести на меня в полицию, которая не замедлила явиться и арестовать меня под крышей вашего дома. Я убежден, что эта низкая душонка не может принадлежать ни одному из обитателей вашего монастыря. Не могу сказать вам, что прощаю это подлое создание, мужчину или женщину, это было бы ложью. Напротив, верю, что Бог или один из его святых безжалостно накажет его за столь отвратительный поступок. Умоляю вас, госпожа настоятельница, передать мой жемчуг начальнику тюрьмы Цезарию, уверен, он с той же честностью передаст его мне. Данное письмо тому порукой. Ваш» и т. д.
Монастырь находился в восьми километрах от Санта-Марты, поэтому уже через полтора часа начальник вернулся и тут же послал за мной.
— Ну, вот и мы! Прошу, пересчитайте!
Я пересчитал. Я мог, конечно, и не заметить пропажи, поскольку не знал, сколько их было с самого начала. Впрочем, все равно надо было знать, сколько их теперь, чтоб не прилипло к лапам этого разбойника. Пятьсот семьдесят две.
— Все правильно?
— Да.
— Ни одной не пропало?
— Нет. Расскажите, как все было.
— Когда я приехал в монастырь, настоятельница как раз была во дворе. Я посередине, по бокам двое полицейских, подхожу и говорю: «Госпожа, я должен переговорить с ирландкой-монахиней! В вашем присутствии, а о чем, я думаю, вы догадываетесь».
— Ну и?..
— Монахиня прямо аж задрожала как лист, когда читала письмо настоятельнице, а та ничего не сказала, только опустила голову, открыла ящик и говорит мне: «Вот тот мешочек и жемчужины, все в целости. Пусть Бог простит того человека, который донес на него. Передайте, пусть молится за него». Вот как оно было, — закончил начальник, ухмыляясь.
— Так когда будем продавать жемчуг?
— Завтра. Я не спрашиваю, откуда он у тебя. Я знаю, что ты — опасный убийца, но знаю и то, что ты человек
слова и не способен хитрить. Вот тут ветчина, вино, французский батон. Возьми и выпей со своими друзьями за этот памятный день!
— Доброй ночи!
Я вернулся в камеру с двумя литровыми бутылками кьянти, трехкилограммовым куском ветчины и четырьмя длинными французскими батонами. Настоящее пиршество! Ветчина, вино и хлеб исчезли удивительно быстро.
На следующий день явился ливанец.
— Все очень сложно, — сказал он. — Прежде всего надо рассортировать жемчужины по размеру, затем по цвету и уже потом по форме — на круглые и неровные.
Помимо этого он сообщил, что должен привезти одного потенциального покупателя, который лучше разбирается в жемчуге, чем он. Через четыре дня сделка состоялась. Он уплатил мне тридцать тысяч песо. В последний момент я вынул из кучки одну розовую и две черные жемчужины, в подарок жене консула. Дельцы сразу же заявили, что только эти три жемчужины стоят пять тысяч, но я тем не менее не отдал их.
С большим трудом удалось уговорить бельгийского консула принять подарок. Впрочем, он с удовольствием согласился сохранить для меня пятнадцать тысяч песо. Итак, я стал обладателем двадцати семи тысяч. Теперь предстояла третья сделка.
Но как и с чего начать? В Колумбии хороший рабочий получает где-то восемь — десять песо в день. Двадцать семь тысяч — сумма немалая. Надо ковать железо, пока горячо. Начальник тюрьмы уже получил двадцать три, добавить к ним еще и эту сумму — это будет целых пятьдесят тысяч.
— Господин начальник, сколько вам надо вложить денег в дело, чтобы жить лучше, чем сейчас?
— Ну, зависит от дела... Тысяч сорок пять — шестьдесят наличными.
— Так, допустим, вы вложили эту сумму. И сколько получите? В три раза больше, в четыре?
— Больше. В пять-шесть раз больше, чем вложил.
— Тогда почему бы вам не стать бизнесменом?
— Капитала не хватает. Надо раза в два больше.
— Знаете, начальник, я могу предложить третью сделку.
— Ладно, не валяй дурака.
— Я не валяю. Я серьезно. Хотите двадцать семь тысяч? Они ваши, если вы согласны, конечно.
— А что надо, чтоб их получить?
— Отпустить меня.
— Послушай, француз, я знаю, ты мне не доверяешь. Но вот что я тебе скажу. Нищета мне теперь не грозит, я могу купить дом, отправить своих детишек в платную школу, и все это благодаря тебе. Так что я — твой друг. И не хочу тебя грабить. Здесь я ничего не могу для тебя сделать, даже за целое состояние. Я не могу организовать твой побег даже с минимальным шансом на успех.
— А что, если я докажу, что ты не прав?
— Что ж, посмотрим. Но только сперва надо все хорошенько обдумать.
— Начальник, у тебя есть какой-нибудь знакомый рыбак?
— Есть.
— Смог бы он вывезти меня в море и продать лодку?
— Не знаю.
— А сколько приблизительно стоит лодка?