— Спасибо.
— Вы видели моего брата в Гвиане? Что вы о нем знаете?
Я рассказал ему, что произошло с Дега до того самого момента, когда мы расстались с ним в больнице. Он сказал, что сейчас его брат на островах Спасения, это ему сообщили из Марселя. Еще он рассказал, что здесь, в Барранкилье, проживает человек двенадцать французов, приехавших попытать счастья вместе со своими женами. Есть тут и особый район, где человек восемнадцать проституток в лучших французских традициях утонченно и умело занимаются своим ремеслом. Эти встречаются среди мужчин и женщин повсюду — от Каира до Ливана, от Англии до Австралии, от Буэнос-Айреса до Каракаса, от Сайгона— до Браззавиля — люди, неустанно и истово занимающиеся этим самым древним в мире ремеслом, И тут Жозеф сообщил мне нечто совершенно неожиданное. Эти самые французские проститутки Барранкильи страшно обеспокоены. Они боятся, что наше пребывание в местной тюрьме осложнит их жизнь и отрицательно повлияет на столь доходный бизнес. А если один или несколько человек из нас сбежит, то полиция прежде всего будет искать в их кварталах, у французских девочек, пусть даже беглый и не воспользуется их помощью. А это позволит полиции выявить многое — фальшивые документы, просроченные аренды и виды на жительство и так далее. Ведь, занимаясь поисками, они наверняка будут, прежде всего проверять документы.
Со своей стороны, он обещал помочь чем только может и навещать по четвергам и воскресеньям. Он также сообщил, что, если верить газетам, нас по требованию Франции собираются вернуть на каторгу.
В нашем дворе, как я уже говорил, содержалось где-то около сотни заключенных. Тут сидели далеко не простаки. Было несколько ловких воров, элегантных мошенников, толковых специалистов-медвежатников, торговцев наркотиками и несколько очень опытных, профессиональных убийц — этим словом любят пользоваться в Америке, но поверьте, здесь сидели действительно профессионалы. Их нанимали местные богачи и удачливые авантюристы — свести с кем надо счеты. Тут были люди всех цветов кожи. От совершенно черных африканцев из Сенегала до чайного цвета креолов с Мартиники, от краснокожих, с иссиня-черными волосами индейцев до чисто белых людей. Я активно общался с ними, задавшись целью подобрать для побега храбрых и ловких помощников. У большинства взгляды совпадали с моими — они страшились долгого срока или уже получили его и жили в постоянной готовности к побегу.
По всей длине стены, окружавшей прямоугольный двор, тянулась дорожка для часовых, а по углам были установлены небольшие сторожевые башенки. Там днем и ночью дежурило четверо охранников, еще один — во дворе, у входа в собор. У этого оружия не было.
Кормежка была вполне приличной, к тому же многие заключенные приторговывали едой и напитками — кофе, разными соками — апельсиновым, ананасовым, папайевым и другими, доставляемыми с воли. Время от времени кто-нибудь из торговцев становился жертвой стремительного и всегда неожиданного нападения. Он и сообразить не успевал, что происходит, как на голову ему накидывали полотенце, крепко завязывали сзади, так, что он и пикнуть не мог, а у горла оказывался нож, готовый вонзиться при малейшей попытке к сопротивлению. Голос жертвы прервался бы прежде, чем он успел произнести слово «нож», И после торговец, как правило, не говорил никому о случившемся ни слова. Правда, иногда он закрывал свою лавочку или пытался все же выяснить, кто нападал. Если это удавалось, дело всегда кончалось дракой и всегда — поножовщиной.
Я был не одинок в своем стремлении к побегу. Мои друзья мечтали о том же. Но существовала разница. После нескольких дней довольно кислого настроения они вдруг объявляли, что корабль, который прибудет за нами, должен застать нас здесь. Это было равносильно признанию собственного поражения. Они уже обсуждали, что им светит за побег в Гвиане и как там с нами будут обращаться.
— Меня просто тошнит слушать всю эту муть, — сказал я. — Если хотите рассуждать о перспективах такого рода, делайте это без меня. Только евнух мирится с тем, что вы называете «нашей судьбой». Вы что, евнухи? Может, у кого-то из вас отрезали яйца? Если да, то так и скажите. Потому что, когда я думаю о побеге, я имею в виду, что бежим мы все вместе. У меня прямо мозги лопаются, чтобы сообразить, как все это лучше сделать. А бежать вшестером — это не шутка. И вот еще что — мне одному это куда проще. Если увижу, что время поджимает, возьму да и придушу колумбийского фараона. Тогда уж во Францию не отправят, раз убил ихнего фараона. Можно выиграть время. Так что одному — куда легче.
Знакомые колумбийцы разработали один план — в целом неплохой. Во время мессы в воскресенье утром собор всегда полон народа — приходят посетители и заключенные. Сначала все вместе слушают проповедь, затем остаются те заключенные, к которым пришли. Колумбийцы попросили меня специально сходить на службу в воскресенье, посмотреть, как все там происходит. План должен был осуществиться ровно через две недели. Они просили меня возглавить бунт. Но я отказался от этой чести: не слишком хорошо знал людей, которые должны принимать в нем участие.
Я сказал, что из шестерых французов отказались бежать двое. Все, что от них требуется, — это не ходить в воскресенье в собор. Мы же, четверо, отправимся на мессу. Собор был прямоугольной формы: в дальнем конце хоры, две двери, выходящие во дворы по обе стороны. Главный вход имел нечто вроде ниши, там были решетки, а за решетками сидело с десяток охранников. И наконец, за ними — ворота на улицу. Когда собор бывал переполнен, охранники оставляли решетчатую дверь незапертой. Вместе с остальными посетителями должны были прийти двое мужчин, которые передадут оружие. Само оружие пронесут женщины, спрятав его между ног, и уже в соборе передадут мужчинам. Два револьвера тридцать восьмого или сорок пятого калибра. Одна женщина передаст револьвер главарю бунта и тут же выйдет. В тот момент, когда мальчик из хора прозвонит в колокольчик второй раз, все мы кидаемся в атаку. Я должен был приставить нож к горлу начальника и сказать: «Дон Грегорио, распорядитесь пропустить нас, иначе с вами все кончено!» Еще один человек должен сделать то же самое со священником. Трое остальных собирались направить оружие в охрану, стоявшую у зарешеченной двери, с трех разных точек. Приказано было также застрелить первого же охранника, который откажется сложить оружие. Невооруженные должны выходить первыми. Священник и начальник послужат прикрытием для последних. Если все пройдет как задумано, ружья охрана сложит на полу. Часовых надо под угрозой смерти заставить войти в собор. А потом выйдем мы и закроем за собой сперва зарешеченную дверь, а потом и деревянные ворота. Ниша для охраны окажется свободной. В пяти-десяти метрах от входа нас будет ждать грузовик. Он тронется с места, только когда в него сядет главарь. Он должен идти последним. Побывав на богослужении и посмотрев, как все там происходит, я согласился с этим планом.
Жозеф Дега не должен был навещать меня в воскресенье. Он знал, почему. Он должен был подготовить для нас машину, замаскированную под такси, так что грузовик нам не понадобится. И еще подыскать убежище на первое время. Всю неделю я был взвинчен до крайности.
Фернандо, человеку Дега, удалось пронести револьвер сорок пятого калибра — весьма грозное оружие. В четверг ко мне на свидание явилась одна из женщин Жозефа. Милейшая особа — она предупредила, что такси будет желтого цвета, перепутать невозможно.
— Хорошо, спасибо.
— Желаю удачи! — Она расцеловала меня в обе щеки и, казалось, была растрогана до глубины души.
— Входите, входите в храм, — сказал священник, — послушать слово Божье...
Клозио с трудом удавалось держать себя в руках. Глаза Матуретта сверкали. Третий участник нападения держался вплотную ко мне. Пробираясь на свое место, я сохранял абсолютное спокойствие. Дон Грегорио уже был там — сидел рядом с какой-то очень толстой женщиной. Я стал у стены, Клозио — справа от меня, двое других — слева. Одеты мы были так, чтобы не бросаться в глаза на улице Нож наготове — раскрыт и спрятан в правом рукаве рубахи цвета хаки с застегнутой манжетой. Внутри он удерживался на упругой резиновой ленте. В момент выноса святых даров все опустили головы; мальчик должен был прозвонить в колокольчик один раз, затем три раза подряд. Второй звонок служил нам сигналом. Первый звонок, второй... Я метнулся к дону Грегорио, приставил нож к его длинной морщинистой шее и услышал, как священник взвизгнул: «Не убивайте, ради Бога!» А потом еще трое наших приказали охране сложить оружие. Все шло как по маслу. Я взял дона Грегорио за воротник и сказал: