— Эй, Папийон! Продай пару килограммов султанки! Уловы были большие, но я отдавал всю рыбу ребятам в лагере. Или менял на тонкие длинные батоны, овощи или фрукты. Как-то я шел к лагерю с доброй дюжиной крупных крабов и несколькими килограммами султанки, и меня окликнула какая-то толстая женщина:
— Смотрю, у тебя хороший улов, Папийон! А море такое неспокойное, никто ничего не ловит. Уже недели две рыбы не ела. Жаль, что ты не продаешь никому. Жены охранников жалуются.
— Это верно, мадам. Но для вас я могу сделать исключение.
— Это почему?
— Вы несколько полноваты, рыба вам полезна.
— О Да! Врач рекомендовал мне есть только овощи и отварную рыбу. Но где ее взять?
— Здесь, мадам. Вот, возьмите крабов и султанки. — И, я отдал ей килограмма два рыбы.
С того дня всякий раз, когда улов бывал приличный, я отдавал ей часть рыбы. Она прекрасно знала, что на островах все продается и покупается, но никогда ничем меня не благодарила, кроме «спасибо», и была, конечно, права, потому что понимала — я оскорблюсь, если она предложит мне деньги. Зато она часто приглашала меня в дом, где сама наливала стаканчик ананасового ликера или белого вина. А если ей присылали с Корсики кенкину, она всегда угощала меня. Мадам ни разу не задала мне ни единого вопроса о прошлом. Именно от нее узнал я происхождение названия островов. Когда однажды в Кайенне разразилась эпидемия желтой лихорадки, монахи и монахини одного монастыря нашли здесь убежище и все до единого спаслись. С тех пор они и стали зваться островами Спасения.
Под предлогом рыбалки я мог ходить всюду, где заблагорассудится. За три месяца, что я работал ассенизатором, мне удалось изучить остров вдоль и поперек. А под предлогом обмена рыбы на овощи и фрукты я заглядывал и в сады. Садовником в одном из них, что возле кладбища для охранников, был Матье Карбоньери из моего гурби. Он работал совершенно один, и я подумал: вот удобное место, где можно изготовить и спрятать плот, ведь уже через два месяца комендант уезжает, и руки у меня будут развязаны.
Все складывалось довольно удачно. Официально я числился ассенизатором, но на деле почти всю работу выполнял за меня негр с Мартиники. Ему, конечно, платили за хлопоты. Я подружился с двумя свояками, приговоренными к пожизненному, Нариком и Кенье по прозвищу Тачечники. Говорили, что они убили и зацементировали в бетонную плиту сборщика налогов. Нашлись и свидетели, которые видели, как они катили эту плиту в тачке и по всем предположениям столкнули ее затем в Марну или Сену. Следствие установило, что сборщик налогов заходил к ним в дом, и с тех пор его больше никто не видел. Свояки все отрицали напрочь и, даже сидя на каторге, продолжали твердить, что невиновны. И хотя тела полиция так и не нашла, она обнаружила голову, завернутую в платок. А дома у Тачечников нашлись платки, которые, согласно заключению экспертизы, точь-в-точь соответствовали по строению и составу нити тому, в который была завернута голова. Однако адвокаты и сами подсудимые доказали, что тысячи и тысячи метров такой же ткани производится на фабрике. У всех такие платки. В конце концов родственников приговорили к пожизненному заключению, а жена одного из них и сестра другого получили по двадцать лет каторги.
Я сблизился с ними. Они работали строителями и могли свободно входить и выходить из лагеря. Возможно, понемногу им удастся раздобыть все необходимое для, постройки плота. Надо лишь их уговорить.
Вчера встретил врача. Я тащил рыбину килограммов на двадцать под названием меру — настоящий деликатес. Нам оказалось по дороге. На полпути мы присели отдохнуть на низкую изгородь. Он сказал, что умеет готовить великолепный суп из головы этой рыбы. И я отдал ему голову и вдобавок — большой кусок мяса. Он удивился и после паузы сказал:
— Не держи на меня зла, Папийон.
— Что вы, доктор, напротив. Я так признателен вам за то, что вы сделали для моего друга Клозио.
Мы поболтали еще немного, а потом он спросил;
— Ты действительно хочешь бежать, Папийон? Я же знаю, ты человек неординарный и совсем не похож на остальных заключенных.
— Верно, доктор. Тюрьма не для меня. Я здесь только временный жилец.
Он собрался были рассмеяться, но я его остановил:
— Вы не верите, что человек может начать новую
жизнь?
— Ну почему же нет, конечно, верю!
— Как вам кажется, могу ли я жить в обществе, быть уважаемым его членом и не представлять для него опасности?
— Искренне верю в это.
— Тогда почему бы вам не помочь мне осуществить эту мечту?
— Каким образом?
— Отправьте меня на материк как больного туберкулезом.
И тут он подтвердил мои худшие опасения.
— Это невозможно. И потом, не советую. Это просто опасно. По болезни могут отправить лишь после того, как человек провел год в специзоляторе для больных той же болезнью.
— Почему?
— В этом довольно стыдно признаваться, но мне кажется, здесь расчет на то, что симулянт знает, что может заразиться, находясь рядом с настоящими больными, на деле так и происходит. Нет, я ничем не могу тебе помочь. С тех пор мы с врачом подружились и дружили вплоть до того момента, когда он чуть не убил моего друга Карбоньери. Матье Карбоньери тем временем поступил по моему совету помощником повара на кухню одного из лагерных начальников. И все для того, чтобы узнать: есть ли шанс украсть там три бочки из-под вина, масла или уксуса, которые могли бы пригодиться для строительства плота. Но осуществить это было довольно сложно — в течение одной ночи мы должны были украсть эти бочки, тихо и незаметно доставить их к морю, а там связать проводом. Единственный шанс появлялся в штормовую погоду с дождем и ветром. Но в шторм трудно спустить плот на воду.
Итак, Карбоньери работает на кухне. Шеф-повар дал ему трех кроликов, которых следовало приготовить к воскресному обеду. К счастью, Карбоньери успел освежевать их прежде, чем отправить одного своему брату и двух нам. Затем он убил трех жирных котов и приготовил роскошное жаркое. Но, к несчастью для Карбоньери, на обед был приглашен врач, который, отведав «кроликов», заметил:
— Месье Филидори, поздравляю вас, у вас прекрасный повар. Эти кошки просто восхитительны!
— Вы что, шутите, доктор? Это блюдо из замечательных упитанных кроликов.
— Нет, — сказал доктор с упрямством мула. — Это кошка. Вот, видите ребрышки? Они плоские. А у кроликов округлые. Это кошка, вне всякого сомнения — кошка!
— Господи Боже, мой! — воскликнул корсиканец. — Так у меня в желудке кот?! — И он бросился на кухню и сунул револьвер к носу Матье:
— Может, ты тоже бонапартист, как и я, но это не помешает мне прихлопнуть тебя за то, что ты заставил меня съесть кота!
Карбоньери никак не мог смекнуть, откуда он знает, и сказал:
— Если уж вам так хочется называть тех зверюшек, которых вы мне дали, кошками, — это ваши проблемы, а не мои.
— Я дал тебе кроликов!
— Ну их я и сготовил! Вон там головы и шкурки! Корсиканец увидел кроличьи головы и шкурки и окончательно запутался.
— Получается, этот врач сам не знает, что болтает.
— А, так это врач сказал! — воскликнул Карбоньери, еле переведя дух. — Так это же он над вами издевается! Вы ему скажите, что так шутить нехорошо.
Совершенно счастливый Филидори отправился в столовую и заявил врачу:
— Болтаете Бог знает что, доктор! Это вино вам в голову ударило. Круглые там ребрышки или плоские, я все равно знаю, что это кролики! Там их шкурки и головы.
Матье тогда едва уцелел. И несколько дней спустя решил оставить столь опасную должность.
Время решительных действий приближалось. Барро должен уехать через несколько дней. Вчера я ходил повидаться с его женой-толстушкой, которая, кстати, сильно похудела, сидя на диете из рыбы и овощей. Эта добрая женщина пригласила меня в дом и дала бутылку кенкины. Они готовились к отъезду. Вся комната была забита полуупакованными ящиками и сундуками.
— Папийон, — сказала мадам Барро, — я не знаю, чем отблагодарить тебя за твою доброту. Ведь когда улов у тебя был небогатым, ты отдавал мне всю рыбу. И теперь благодаря тебе я чувствую себя куда лучше, похудела на четырнадцать килограммов. Чем тебя отблагодарить?