— Что скажете нам хорошего?
— Я хочу составить завещание, — заявил гость.
Я (который, разумеется, был тут же) испугался. Отец сначала не шевельнулся, а затем стал заикаться. К нему редко приходили с таким делом, и были это очень старые люди.
— Но вы похожи на человека в расцвете лет, — возразил он посетителю.
— Прежде всего, я не юноша. Кроме того, никто не знает, что с ним произойдет завтра, — внес ясность бородатый гость и процитировал стихи из Торы и Талмуда, доказывающие, что каждый должен быть всегда готов к смерти.
Произнося это, он зажег сигару, затем вынул коробочку и предложил папе понюшку табаку. Коробочка была необычная, из слоновой кости, украшенная резьбой, и напоминала сувенир, привезенный с курорта. Незнакомец снял пальто и остался в новехоньком сюртуке. Он вынул часы с золотой цепочкой, и я увидел, что у них три крышки, а на циферблате вместо цифр — еврейские буквы. Было ясно, что это человек богатый, что он хасидского происхождения, соблюдающий традиции.
— Какая у вас профессия? — спросил его папа прямо, без церемоний.
— У меня книжный магазин на Свентокшиской.
— Книги?
— Конечно, никакого еврейского просвещенства, упаси Бог. Книги для неевреев, польские, немецкие, русские, французские, на всех языках. Книг атеистов на идише, как и на иврите, в моем магазине нет.
— И вы знаете все эти языки?
— Мне часто приходится беседовать со знаменитыми людьми, профессорами. Если нужна польская или латинская книга, они обращаются ко мне, и я указываю им, где искать. Меня знают во всей Польше. Мне пишут профессора из Кракова. У меня репутация во всем мире. Я то, что называется библиограф.
— Ну, раз это не для евреев… — произнес папа.
Через некоторое время бородатый стал диктовать папе наводившее ужас завещание. В нем предписывалось, какие молитвы читать, когда он испустит дух, как переносить тело покойного, какие псалмы петь тем, кто будет сидеть у него перед похоронами, как совершить погребение. Он хорошо изучил завещания известных раввинов и, если отец говорил, что какой-то пункт не соответствует Закону, ссылался на одно из этих завещаний. Посетитель знал обычаи не хуже папы. Когда мелким папиным почерком был покрыт большой лист, он медленно и с явным удовольствием прочел все и приписал: «Таковы слова опочившего». Свою подпись он снабдил красивыми завитушками.
Уплатив три рубля за работу, посетитель сделал признание папе. Хотя выглядит он неплохо, легкие у него не в порядке, и врачи говорят, что жить ему осталось недолго. Странно, что он установил в завещании только религиозные церемонии: как молиться, как раздавать милостыню, какие тексты цитировать, как отмечать его йорцайт. О мирском — ни слова. Видимо, оно нашло отражение в завещании, составленном нотариусом.
Когда с делом было покончено, гость послал меня купить ему половину пирога и пинту кипяченого молока. Вымыв руки, он произнес благословение над едой, а поев — благодарственную молитву. Потом снова закурил сигару, выпуская кольца дыма, и посмотрел на меня.
— Учишься?
— Да.
— Что ты учишь?
— Бава Кама.
Он стал задавать мне вопросы по этому трактату Талмуда и в знак одобрения ущипнул меня за щеку. Пальцы его были мягкие и теплые, но я испытал чувство, будто ко мне прикоснулся мертвец. Он дал мне монетку и предостерег:
— Смотри, не попади в беду.
Три рубля были весьма уместной добавкой к скудному бюджету нашей семьи, но после ухода посетителя в доме наступило неловкое молчание. Этот человек так точно устанавливал, как шить ему саван, как омыть тело… Он уже купил участок на кладбище, заказал надгробие. Уточнил до последней детали, как нести гроб, как уложить его руки, ноги, голову. Все это переходило границы разумного. Мне казалось, что он болезненно наслаждается мрачными подробностями. В то же время пирог, который я ему принес, он ел с завидным аппетитом, извлекал из бороды крошки и проглатывал их. Отправляя меня за покупками, он наказал мне удостовериться, есть ли на молоке пенка.
Несколько позднее мне случилось побывать на Свентокшиской. Возможно, я и пошел туда, чтобы увидеть странного посетителя отца. Я стоял у витрины и смотрел, что происходит в магазине. Студенты и школьники, юноши и девушки толпились у полок с книгами, что-то искали, прочитывали… Хозяин спорил с кем-то, а лицо его излучало радость богатого человека, занимающегося важным делом. За прилавком стояла полная дама в парике, как полагается замужней еврейской женщине, рядом с ней — молодая девушка, вероятно, дочь. На прилавке можно было видеть не только старые книги, но и антикварные вещи: фарфоровую фигурку с голым животом, алебастровый бюст, всевозможные подсвечники (не еврейские!), прочие безделушки из меди и бронзы. Все в лавке казалось языческим, хотя ее владельцем был еврей, погруженный в Тору.