В голосе дочери прозвучала нотка, предупреждавшая меня, что она вот-вот заплачет. Пока было слышно только какое-то тихое всхлипывание. Иногда Белла начинала так говорить, и я шептал маме: «Ну, сейчас начнется!», и точно, через пять минут начинался плач, переходивший в вой. Последнее время такое случалось редко, но сейчас у меня было такое чувство, что это непременно случится. За последнюю пару недель мой ребенок вынес немало.
— Сейчас мы откроем все шторки и впустим свет, — сказал я, выцарапывая у нее свою руку, чтобы дотянуться до шторы, которую я мог различить только благодаря полоске света вокруг нее. Шторка так быстро отскочила, что я мигнул от неожиданно пролившегося сквозь немытое стекло света.
— Так-то лучше, — сказал я. — Сколько у нас здесь окон, Белла?
— Три, — отвечала она.
— Я думаю, есть еще одно. Видишь?
Она повернулась кругом.
— Вижу! — сказала она, когда ее взгляд упал на маленькое узкое окошко над кухонной раковиной.
Белла подбежала к единственной внутренней двери в этом помещении и открыла ее, потянув за ручку.
— Это ванная, — сказал я.
— А где моя комната? — спросила она.
— Замечательно в этом трейлере то, что тут одна большая комната вместо нескольких маленьких. Тут у нас и гостиная, — я показал на кушетку, маленький столик и два стула под одним из окон, — и столовая, и кухня, и твоя спальня. — Я указал на двуспальную кровать, втиснутую в один конец трейлера. — Ты будешь спать там, а я — на этом футоне.
— Что такое «футон»?
— Кушетка. Это другое название кушетки. Я думаю, первое, что мы должны сделать, прежде чем принесем сумки с нашей одеждой, это найти место для твоих новых ракушек.
Люди из церкви, куда ходила моя мать, собрали для нас одежду, простыни и полотенца. Они так хорошо к нам отнеслись, что я даже подумал, не начать ли мне снова ходить в церковь, как когда-то в детстве, но это настроение у меня быстро прошло. Теперь моя цель — выживание, и у меня есть приоритеты: крыша над головой, пища, работа, уход за ребенком. Моей душе придется подождать.
— Я хочу свои старые ракушки.
Начался вой, и на этот раз не слабый. Она устала. Поспать сегодня днем ей не удалось, а дневной сон такой малышке еще нужен.
— Да, и я бы хотел, чтобы ты получила их обратно. Но у тебя навсегда останется воспоминание о них.
— Не нужно мне поминание. Я хочу их обратно. И бабу тоже.
Я говорил ей, что она всегда будет помнить бабу, но знал, что это неправда. Когда Белла станет постарше, она забудет бабушку. В четыре года невозможно запомнить людей навсегда. Можно разве что сохранить смутные вопоминания. Я часто думал об этом — как моя мать, столько для нее сделавшая и любившая ее больше всего на свете, исчезнет из ее памяти. Это была еще одна несправедливость среди прочих, угнетавших меня.
— Я достану твои ракушки, — сказал я, надеясь избежать отчаянного вопля.
— Не хочу! — проскулила она.
Я вернулся в фургон, достал мешочек с ракушками и принес его в трейлер вместе с мешком для мусора, набитого простынями и полотенцами. Пол слегка погромыхивал под ногами, к этому надо будет привыкать.
Белла свернулась на футоне, стиснув в руке овечку. Ее нижняя губка оттопырилась так забавно, что я с трудом удержался от смеха. Я всегда смеялся, когда она так надувалась, пока мама не сказала, что этим я ее только поощряю к капризам. Мама тогда еще сказала, что она превратится в одну из этих девиц, которые добиваются от мужчин чего угодно, разыгрывая из себя капризуль. Должен сказать, что от этой мысли улыбку у меня как рукой сняло. Я хотел, чтобы моя дочь была сильной и самостоятельной.
— Где бы теперь найти для них хорошее место? — спросил я, оглядываясь по сторонам. Дома мы держали их на каминной полке над никогда не топившимся камином.
Она по-прежнему была надутая, но поднялась, выпрямилась и начала осматривать комнату. Я видел только одно подходящее место — под длинным узким кухонным окном, но я хотел, чтобы она сама нашла его. И она нашла. Она спрыгнула с футона и подбежала к кухонной раковине, указывая на окно.
— Вон там, — сказала она.
— Отлично! — Я вручил ей мешочек. — Ты будешь давать мне по одной, а я их там расставлю.
Она подала мне первую, огромную серую ракушку, которой явно предназначалось стать центром новой коллекции. Это была ее любимая ракушка. Я положил ее в середине полки. Белла протянула мне оранжевую ракушку и нахмурилась:
— На камине им было лучше. Здесь нет места.
Меня впечатлило, что она смогла сделать этот вывод. Она сообразила, что на полке не будет места, когда ее коллекция разрастется. Мама говорила, что у меня преувеличенное представление о ее способностях. Но мне Белла казалась очень смышленой.