Левую руку мою всё ещё охватывали бинты. Раны плохо заживали, но мне до того не было дела. Единственное, о чём я действительно мечтала, так это избавиться от назойливого внимания медицинского персонала. Процедуры не сильно досаждали мне, однако психиатр, приходивший изо дня в день, донимал безмерно. С ним следовало говорить, а это было безумно тяжело. Тяжело и неприятно. И бессмысленно.
Хотела ли я домой? Я сомневалась, что в жизни моей ещё осталось место, которое могло бы называться этим словом. Я едва уживалась с куском плоти, который всегда считала собой, что уж говорить о стенах. Мне не было места в этом мире.
«Зачем меня спасли? Опять спасли. Я ведь сама сделала свой выбор!» – пускай это решение и было принято в состоянии аффекта, но теперь я всё больше сожалела о том, что смерть не успела освободить мою душу. Хотя, по большому счёту, мне было всё равно, ибо ничто не имело значения.
Я ещё не знала, что уже следующий миг не оставит и камня на камне от моей фаталистической невозмутимости. Это оказалась Кати. Она ворвалась в палату, распахнув скрипучую дверь. Неожиданно я поняла, что рада увидеть её, но на глазах девочки были слёзы. Она подбежала ко мне, за шаг замерла, потом ринулась в объятия.
Кати нервно всхлипывала, а я гладила её золотистые локоны. Слова как-то сами потекли наружу.
– Не плачь, милая! Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо…
– Нет! – выкрикнула она и уставилась на меня огромными зарёванными глазёнками. – Ведь ты же не покинешь нас, правда?
– Правда, Кати, правда. А с чего ты взяла?
– Папа… папа сказал, что теперь ты не будешь жить с нами!
Я захлопала ресницами. Мне было невдомёк, что бы это значило. Я хотела отринуть её слова как пустую глупость. Видимо, она просто что-то не так поняла. Но странная тревога изнутри подсказывала приструнить опрометчивость.
– Когда он это сказал?
– Только что… И бабушка приехала, чтобы забрать тебя!
Всё внутри меня похолодело. Глаза наполнились солёной влагой и подёрнулись дымкой – сказывалась слабость.
– Не иди с ней, Лита, ладно? – умоляла Кати, не по-детски крепко цепляясь своими маленькими ручонками.
Я знала, что никуда уходить не хочу и не собираюсь. Я ещё не могла сообразить, что всё это значит, но сердце уже колотилось в сумасшедшем ритме. Я едва справлялась с дыханием.
«Кто бы мне объяснил, что здесь происходит? Почему он умолчал об этом?»
– Ах, вот ты где, маленькая проказница! – в дверях появился отец в белом халате, наброшенном на плечи поверх одежды. В мгновение он оценил ситуацию: и сотрясающиеся плечики Кати, и мой недоуменный взгляд.
– Когда ты собирался рассказать мне обо всём? – как можно более сдержано спросила я.
– Поверь, так будет лучше для всех нас!
– Для кого это «для нас»? Быть может, для тебя?
– Нет, Лита. Видит Бог, я не хотел, чтобы всё вышло подобным образом! Но… Я сделал всё, что мог для тебя. Я старался, чтобы всё как-то наладилось, но… ты же видишь, у нас ничего не получилось.
– И поэтому ты решил избавиться от меня?
– Не избавиться, нет, что ты, дочка! Я буду навещать тебя, мы с Кати каждые выходные…
– И куда же ты меня определил? – выдавила я язвительно. – Могу я хоть это узнать напоследок?
– Это школа. Очень хорошая школа. Школа-интернат религиозно-патриотического воспитания. Бабушка сама выбрала её для тебя. Ты же знаешь, она плохого не посоветует. Она всё устроит…
– Значит, детдом, – я сжала челюсти до зубовного скрежета.
– Это разные вещи! Тебе там будет хорошо.
– С такими же отморозками, как я сама… Ты это хотел сказать?
– Лита, не вини отца. Мы с ним и впрямь сделали всё, что в наших силах, – в палату вошла бабушка, одетая как всегда элегантно и строго. В лице её не было ни капли жалости, но именно это как раз и располагало безмерно. – После всего, что сталось, социальная служба слишком заинтересовалась тобой. В противном случае мы должны были бы расстаться с тобой навсегда.
Я смотрела на неё не моргая.
«Это что же получается, пока я здесь отлёживалась, они все решали за меня мою долю?»
– Я не хочу никуда…
– Поверь, деточка, у тебя нет выбора. Тебе это ещё предстоит усвоить, но в жизни меньше всего мы распоряжаемся именно собственной судьбой.
Она говорила сочувственно, но таким тоном, который не допускает возражений. Я осознала, что всё действительно очень плохо. Понимание этого на удивление придало силы. Я громко выдохнула, и вся боль провалилась глубоко внутрь. Я собралась и посмотрела на бабушку почти беспристрастно. Почти…