«И чего это она так рано? Неужто никому больше не интересна её дрянная косметика?»
– Здравствуй, Лита! – мать вышла из кухни и облокотилась на косяк двери, наблюдая, как я разуваюсь. Она не переоделась, видимо, пришла недавно, только накинула передник поверх несколько вызывающего, но элегантно скроенного, делового костюма. Тон её был ровным и как всегда учтиво холодноватым.
«Неужели она ничего не знает?»
Это слегка обнадёжило.
– Как дела в школе?
Меня передёрнуло. Я наиграно беспечно и потому несколько неловко пожала плечами. Мне не хотелось смотреть ей в глаза. К счастью, был повод отвернуться – я сняла куртку и повесила в шкаф.
– Ты сегодня рано. Что-нибудь стряслось?
– Вовсе нет, просто отменили пару уроков, – я направилась в свою комнату. До спасительной берлоги оставалось три шага… два…
– Лита, постой!
«Дьявол! А ведь всё так замечательно шло».
Я обернулась. Мать подбоченилась и выжидающе уставилась на меня. Я ещё раз мысленно выругалась. Теперь это надолго. Отступила назад влево и опёрлась спиной о стену.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
«И почему взрослые всегда используют эти проклятые уловки, когда разговаривают? Лучше бы назвала меня падалью и выложила всё начистоту!»
– Мне нечего рассказывать тебе, мам.
Её лицо осунулось, потемнело, медленно наливаясь гневом. В какой-то миг даже показалось, что она вот-вот бросится на меня, но мать никогда не снисходила до рукоприкладства. Всегда в таких случаях поручала исполнение приговора отцу, а он ненавидел это дело чрезвычайно и потому никогда не злоупотреблял.
– Неужели? А ты меня не обманываешь?
– Нет, – стоило ли делать эту последнюю бессмысленную попытку?
– Я слышала сегодня совсем другое…
– В таком случае, зачем спрашиваешь, если сама всё знаешь? – я развернулась, чтобы быстро ретироваться в заветное лоно логова, но не успела – она с нажимом окликнула меня.
– Как долго это будет продолжаться, Лита? Что вообще с тобой происходит? Почему ты стала избегать меня?
Слишком много сложных вопросов. Перегрузка информационных каналов. Дальше можно не слушать. Полился поток обвинительных уничижающих речей. Даже когда она, казалось бы, по-настоящему, спрашивала, прерывать монолог ни в коем случае не следовало. Я знала это наверняка. Отсутствие ответов злило её, однако, по опыту, лучше было молчать. Просто разглядывать цветы на ковре или поднявшиеся обои у плинтуса. Всё равно, лишь бы скоротать неприятные минуты.
«И на что только уходит драгоценное время моей молодости? Ничего стоящего с тех пор, как помню себя. Тлен во плоти, да и только!»
– А что это горит у вас, барышни? – жизнерадостно спросил отец, входя в квартиру с огромным пакетом в руках. Ещё еда. И как мы только успеваем всю её жрать? Безумие!
«Человек – настоящий комбинат по переработке продуктов в отходы. Вопрос в том, кому же там наверху столько дерьма понадобилось?»
– Ёлки-палки! – переполошилась мать и мигом рванула на кухню.
Я воспользовалась удачным моментом и по стене скользнула за дверь.
– Стой, Лита, я с тобой ещё не закончила!
Я провернула защёлку и, обхватив голову руками, завалилась на так и несобранную утром постель. Можно было выдохнуть.
«Теперь пускай ярится. Глядишь, перебесится до завтра».
Послышался грохот посуды и тяжёлые шаги матери.
– Сейчас же выходи, паршивка!
– Милена, оставь девочку в покое. Что тут у вас произошло?
– Не вмешивайся, Герман! Кто-то же должен в этой семье детьми заниматься.
– По-твоему, я ничего не делаю?
– Только не надо рассказывать о том, как тяжело ты работаешь на своей проклятой станции! Другие тоже работают…
«Бедняга, достанется же ему теперь! Закрыл амбразуру собственным телом – героический поступок. Пять баллов!»
Я перевернулась на живот, подняла с пола глянцевый журнал и принялась листать, не особо вдаваясь в суть, скорее, просто для успокоения.
«Всё равно как-то нехорошо с отцом получилось…»
Тем более, что последнее время они ссорились едва ли не каждый день. Это началось с полгода назад, когда мать принялась продавать эту свою косметику. Небось, нашла там кого-то на стороне, какого-нибудь менеджера среднего звена… Об этом не хотелось даже думать. Омерзительно было представлять, как чужие волосатые руки лапают твою мать, как её губы касаются чьих-то ещё. А потом ими же она целует меня! Я передёрнула плечами и свернулась калачиком на постели.
Упрямое чувство вины не уходило.
«Да причём тут я! Они всё равно бы поссорились – не сейчас, так к вечеру…»
На кухне в дело пошла посуда.
«С такими темпами скоро будем есть из пластиковых тарелок».