Я намеревалась ободрить тебя, а вместо этого должна подбадривать себя. Поэтому, несмотря на то, что я счастливее, чем когда-либо мечтала, я пребываю в полном рассудке. Страх, что с тобой может что-нибудь случиться, лежит подобно тени на моем сердце. Раньше я всегда могла быть легкомысленной, беззаботной, равнодушной, потому что у меня не было ничего дорогого, что я могла бы потерять. Но сейчас у меня будет Огромная Забота всю мою остальную жизнь. Куда бы ты ни уехал от меня, я буду думать обо всех автомобилях, которые могут наехать на тебя, или вывесках, которые могут свалиться тебе на голову, или ужасных, извивающихся микробах, которых ты можешь проглотить. Спокойствие моего духа навсегда исчезло, но я. никогда слишком не заботилась только о незамысловатом покое.
Пожалуйста, поправляйся - скорее, скорее, скорее. Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я смогу коснуться тебя и ощутить, что ты реален. Какие короткие полчаса мы были вместе! Боюсь даже, что я выдумала это. Если бы только я была членом твоей семьи (очень далекой четвероюродной кузиной), тогда бы я могла приходить и навещать тебя каждый день, читать тебе вслух, взбивать подушки, разглаживать те две маленькие морщинки на твоем лбу и заставлять уголки твоих губ подниматься в милой, веселой улыбке. Вот ты и снова бодр, не так ли? Ты был таким вчера, перед тем, как я покинула тебя. Доктор сказал, что я, должно быть, хорошая сиделка, что ты выглядишь на десять лет моложе. Надеюсь, жизнь в любви не каждого делает на десять лет моложе. Любимый, заботился бы ты обо мне так же, если бы я оставалась только одиннадцатилетней девочкой?
Вчера был самый прекрасный день, который когда-либо случался. Если я проживу девяносто девять лет, я никогда не забуду ни малейшей детали. Девушка, которая покинула Лок Виллоу на рассвете, была совсем другой, чем та, что возвратилась ночью. Миссис Сэмпл разбудила меня в половине пятого. Я открыла глаза в темноте, и первая мысль, которая пронзила мой мозг, была: "Я собираюсь навестить Папочку-Длинные-Ноги!" Я ела завтрак в кухне при блеске свечи, затем ехала пять миль до станции, окруженная великолепными красками октября. По дороге встало солнце, и клены на болоте, и кизиловые деревья горели темно-красным и оранжевым, а каменные стены и кукурузные поля сверкали инеем: воздух был острый, чистый и полный обещания. Я знала, что случится нечто. Всю дорогу в поезде колеса пели: "Ты навестишь Папочку-Длинные-Ноги". Это заставляло чувствовать себя спокойно. Я так верила в способность Папочки приводить вещи в порядок. И знала, что кто-то другой - кто дороже мне, чем Папочка - хотел увидеть меня, и почему-то я чувствовала, что перед тем, как окончится день, я встречу его. И ты видишь, так оно и случилось!
Когда я прибыла в дом на Мэдисон авеню, он показался мне таким большим, коричневым и отталкивающим, что я не осмелилась войти. Тогда я прогулялась вокруг квартала, чтобы собраться с духом. Но мне не следовало пугаться. Твой лакей, такой по-отечески милый пожилой человек, заставил меня вдруг ощутить
себя дома. "Вы мисс Аббат?" - спросил он. Я ответила: "Да". Так что мне не пришлось в конце концов спрашивать мистера Смита. Он попросил меня подождать в гостиной. Это был угрюмый, величественный тип человеческого жилья. Я села на краешек большого обитого стула и повторяла сама себе: "Я навещаю Папочку-Длинные-Ноги! Я навещаю Папочку-Длинные-Ноги!"
Вскоре человек вернулся и попросил меня соизволить подняться в библиотеку. Я была так взволнована, что ноги, право же, с трудом могли нести меня. Перед дверью он повернулся и прошептал: "Он был очень болен, мисс. Сегодня первый день, когда ему разрешили сесть. Вы ведь не задержитесь слишком долго, чтобы не волновать его?" Я догадалась по тону, как он сказал это, что он любит тебя - и я думаю, что он старый симпатяга.
Затем он постучал и проговорил: "Мисс Аббат", - и и вошла внутрь, а дверь за мной закрылась.
Было так темно после ярко освещенного холла, что на мгновение я едва могла что-то разобрать. Затем я увидела большой легкий стул перед камином и блестящий чайный столик с маленьким стульчиком за ним. И поняла, что человек сидел на большом стуле, обложенный подушками, на его коленях лежал плед. Прежде чем я могла остановить его, он поднялся - как-то неуверенно - и привел себя в равновесие спинкой стула и просто посмотрел на меня без единого слова. А затем - а затем - я увидела, что это был ты! Но даже после этого я не поняла. Я думала, что Папочка привел тебя сюда, чтобы ты встретил меня для сюрприза.
Потом ты засмеялся, протянул руку и сказал: "Дорогая малышка Джуди, разве ты не догадалась, что я был Папочкой-Длинные-Ноги?"
На мгновение у меня блеснула догадка. О, но я была такая бестолковая! Сотни маленьких деталей могли подсказать мне, если бы у меня была хоть капля разума. Я могла бы написать очень хороший детектив, не так ли, Папочка? Джерви? Как я должна называть тебя? Просто, незамысловато Джерви звучит неуважительно, а я не могу быть неуважительной по отношению к тебе!
Это были очень сладостные полчаса перед тем, как пришел твой доктор и отослал меня. Я была так ошеломлена, что, когда добралась до станции, чуть не села на поезд, идущий в Сан-Луис. И ты тоже был порядком ошеломлен. Ты забыл предложить мне чаю. Но мы оба очень, очень счастливы, не правда ли? Я прибыла в Лок Виллоу, но, о, как сияли звезды! А сегодня утром я с Колин навещала те места, по которым мы с тобой ходили, и вспоминала, что ты говорил и как смотрел. Лес сегодня блестит бронзой, а воздух напслнен морозом. Это вдохновляющая погода. Я бы хотела, чтобы ты был здесь и чтобы поднялся вместе со мной на холмы. Джерви, дорогой, я ужасно упускаю тебя, но это счастливое упускание: скоро мы будем вместе. Да, право же, сейчас мы принадлежим друг другу в действительности, а не в воображении. Разве это не кажется странным, что я, наконец, принадлежу кому-то? Это, оказывается, очень, очень приятно.
И я никогда не позволю, чтобы ты был огорчен хоть на одно мгновенье.
Твоя, всегда и навеки, Джуди.
P. S. Это первое любовное письмо в моей жизни. Разве это не забавно, что я знаю, как его писать?