— Спасибо, Тайлер, — шепчет она специально для меня, прежде чем отпустить мои руки и смахнуть слезы.
Она «делает лицо», пока я смотрю, и я никогда не чувствовал такого счастья от осознания того, что она позволила мне увидеть ее слабость, ее неуверенность, и позволила мне помочь.
— Ты готова, детка? — Джастин зовет ее так, как будто она чертова сучка.
Лекси встает и проскальзывает мимо меня.
— Иду, — отвечает она, ее голос еще не до конца восстановился, но он не задает вопросов — идиот. Лекси замирает у двери в гостиную, а я стою и смотрю ей вслед.
Она делает вдох и поворачивается ко мне, быстро преодолевая расстояние. Ее рука ложится мне на грудь, она поднимается на носочки и прижимается губами к моей небритой щеке. Я вдыхаю ее сладкий аромат, наслаждаясь ощущением ее тепла, ее губ на моей коже. Лекси задерживается там дольше, чем это считается приличным, прежде чем опуститься на пятки. Опустив руку, Лекси смотрит на меня, когда отходит. В ее глазах мелькает растерянность.
Затем она уходит так же быстро, как и пришла.
Я смотрю вслед ангелочку, а сам поднимаю руку, чтобы коснуться щеки, улавливая остатки ее тепла. Такое невинное движение, и все же я почти кончил в штаны.
6
ЛЕКСИ
ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ…
Думаю, я знаю, когда все пошло не так. В тот момент, когда встретила эти темные глаза и увидела его высокомерную ухмылку. Когда я поняла, что хочу отца Джастина больше, чем его самого. Когда Тайлер сказал красивые слова, которые я до сих пор прокручиваю в голове, и когда я поняла, что он тоже хочет меня. Потом, с тех пор, каждый день, каждое невинное прикосновение, улыбка, смех и шутка заставляли меня забыть обо всем и обо всех — включая Джастина.
В ту ночь, когда рука Джастина лежала у меня на животе, я не могла уснуть, мечтая, чтобы это был кто-то другой. Так что да, я могу понять, почему и когда. Это вбило клин между нами, даже если Джастин не знал причины, а я не говорила об этом прямо.
Я даже закрыла глаза на то, когда он начал мне изменять, и, честно говоря, если бы заметила это, не думаю, что мне было бы до этого дело. Он стал для меня рутиной, человеком, с которым я чувствовала, что должна быть вместе, потому что он был хорошим, добрым и милым… Но насколько может быть милым мужчина, который трахает другую женщину, пока ты находишься за стеной в соседней комнате на вечеринке?
Я узнала об измене не в тот вечер, нет, я узнала об этом около двух дней назад. И, честно говоря, я почувствовала облегчение. Дерьмовое оправдание, но это правда. И когда я столкнулась с Джастином, и он разорвал отношения, заявив, что я слишком много работаю, слишком многого хочу, я улыбнулась. Я улыбнулась, потому что все, что я чувствовала — это свободу. Наконец-то все закончилось.
Глупо, я знаю.
Может быть, часть меня осталась, потому что это была моя единственная связь с Тайлером. Может быть, я осталась, потому что устала страдать от тех мальчишек-плохишей, на которых я так легко западала, с их темными глазами и улыбками, от одного вида которых у девушек трусики становятся мокрыми. Тех, кто называл меня сексуальной прежде, чем красивой, и кто видел мое тело раньше моей улыбки.
Все кончено.
Разве я не должна быть расстроена?
Мы были вместе почти шесть месяцев. То были одни из моих самых долгих отношений за многие годы, и все же я не расстроилась. Я даже пожелала ему счастья, когда уходила. Джастин был расстроен, зол, и я поняла, что он пытается причинить мне боль, вывести меня из себя.
Знал ли он, что даже когда я лежала в постели рядом с ним ночью, я была далеко от него?
Что еще до того, как все закончилось, я одной ногой уже стояла за дверью?
Возможно. Я никогда не хотела причинить ему боль, но, думаю, именно это я и сделала, и когда я думаю о Джастине, я чувствую себя виноватой… и, ладно, немного обиженной. Он должен был быть хорошим парнем, черт побери, и даже если я чувствую облегчение, я злюсь, что он мне изменил. Джастин мог бросить меня, что угодно, но измена? Так поступают только мудаки.
Я несколько дней накручиваю себя по кругу, бросаясь из крайности в крайность — от дикого хохота до дурацких слез, от боли к счастью. И когда я выдыхаюсь, я понимаю одну вещь — я хочу отомстить, я хочу поквитаться.
Но только сегодня я понимаю, как это сделать. Сейчас я на сцене, посылаю воздушные поцелуи публике и подмигиваю, прижимая к груди перья. Мои светлые волосы идеально завиты, а под перьями на мне только жемчуг. Свет прожектора падает на меня, поэтому я не вижу зрителей в уютном клубе, но я их слышу. Их аплодисменты подобны раскатам грома, они топают ногами и радуются, требуя еще. Я снова кланяюсь, жестом указывая на группу, и свет прожекторов меркнет. Я поворачиваюсь, чтобы уйти со сцены, моя программа на сегодня закончена, но тут мой взгляд останавливается на столе, который стоит недалеко от сцены, но спрятан в тени.