И она заговорила с ним тем легким, дружелюбным, товарищеским тоном, каким всегда говорила с шоферами, рабочими-осветителями, декораторами, парикмахерами и актерами, игравшими самые незначительные эпизодики в фильмах, где она играла главную роль. Получалось это у нее само собой, не только естественно, но и совершенно искренне. Вообще это не трудно — считать и держать себя наравне с другими, когда знаешь, что на самом деле ты все-таки не Совсем-то наравне.
Он стоял, с каждой минутой все явственней чувствуя себя ряженым болваном. Легкий хмелек от водки давно испарился, и он уже думал только о том, как бы отсюда поскорее выбраться.
В первый момент, услышав ее голос, он быстро обернулся, как бы ожидая увидеть, с кем это она заговорила. Однако никого близко не было, они стояли одни, в своем меловом кругу. Тогда он угрюмо переспросил:
— Это вы… ко мне?
При этом он впервые вдруг ясно разглядел ее лицо, отметил, что выглядит она очень мило, или как там у них называется: очаровательно, но почувствовал именно вот так: «у них». У них опять идет жизнь, на дачу ездят, самовары ставят и вот такие, с приветливыми прелестными лицами… сказки снимают. К нему-то все это отношения не имело. «Пускай, — подумал он. — Пускай у них все будет. Пожалуйста! Только меня оставьте в покое».
Она что-то ему говорила еще, а он не слушал.
Вдруг он заметил, что она смотрит на него с удивлением. Кажется, она у него что-то спрашивала.
Он по обыкновению нечаянно думал о своем. Несколько раз он слышал, как ей говорят, кричат, окликают ее «Марина», и ничего ровно это имя ему не говорило, ни о чем не напоминало. Несколько раз, бегло глянув ей в лицо, продолжал потом, уже отвернувшись, видеть ее лицо с живой, немного странной, как бы скользящей, легкой улыбкой, ее влажно-блестящие глаза, гладко обтянутые юной кожей скулы и щеки, открытый лоб, и вдруг как будто в нем само собой сложилось в одно-слово: Маринаосоцкая!.. Тут же возникли громадные водяные холмы без гребней, они вздувались, и проваливались, и снова возникали за иллюминатором у самого борта корабля, до серого горизонта, который тоже казался волнистым —, качка шла непрерывная, равномерная, и в духоте кают-компании крутили кино, в четвертый раз все одну и ту же картину «В старом парке», и над океаном снаружи висела тропическая духота, а на экране холодный осенний ливень хлестал по асфальту, залитому лужами, за масляно-черной чугунной оградой Летнего сада на набережной Невы ветер гнул и стряхивал воду с веток старых деревьев, и капли дождя или слез бежали по милому лицу девушки, которая только что была так подло обманута, и самое нестерпимое было то, что она еще не успела понять. Не поверила еще в свое несчастье, только недоуменно и испуганно ступила на какой-то порог, а зрители-то уже знали наперед всю полноту и безысходность ожидающего ее несчастья. Просто непереносимо было видеть, что она еще на что-то надеется. Пытается что-то объяснить этому сукину сыну, которого они тут, в кают-компании, придушили бы в минуту, если б можно было его вытащить с экрана… и вот эту девушку, как было написано в титрах и как все запомнили, именно и звали Маринаосоцкая, это было ее настоящее имя, хотя та девушка тоже была, кажется, Марина…
— Вы что, совсем меня не слышите, что я у вас спрашиваю?
— Нет, нет, я все слушаю… Отчего же?.. Вы, значит, Марина Осоцкая?
— Вы что? Выпили?
— Безусловно… Знаете, даже странно, мне вдруг сделалось как-то все равно — весело! Я и позволил нечаянно эту униформу на себя напялить… В задумчивости был, наверное.
— Да сейчас вы вроде ничего, — она вдруг тихонько рассмеялась. — Как вы сказали? Все равно — весело? Смешно.
— Мы вас видели. Это «В старом парке».
— Кто это «мы?»
— Ну-у, все, кто от вахты свободен. На корабле.
— А-а, это старая картинка. Слабенькая. Сентиментальная, да?
Он усмехнулся, неуверенно пожал плечами.
— Трудно сказать. Может быть. Смотря где. Смотря кому. Смотря когда. Без координат все определения только так: на вкус, на цвет… Как кому.
— Знаете, я вас понимаю, — неожиданно заинтересованно, быстро откликнулась она. — Значит, в плаванье, в море смотрели?
— Даже в океане. Всего четыре раза. Еще бы раза два посмотрели, да на другое судно отобрали. Там, знаете, меняться приходится фильмами.
Тут они увидели, что с горки, от стоявших в отдалении аппаратов, бежит к ним Эраст Орестович. Вид у него был такой, точно он сейчас начнет драться или кинется обниматься. Еще издали, не успев добежать до них, он размахивал рукой, кричал: