Стивен Кинг
Папся
Шеридан не спеша прогуливался по длинному гулкому коридору торгового центра, когда заметил, как маленький мальчик вышел из двери под вывеской «КУЗЕНТАУН». Ему было года три с половиной, во всяком случае никак не больше пяти. Выражение его лица вызвало живейший интерес у Шеридана: он еще не плакал, но, казалось, вот-вот разревется. Шеридан помедлил, пережидая, пока спадет волна отвращения к самому себе… хотя каждый раз, когда он уводил ребенка, это ощущалось все менее остро. Первый раз он не спал неделю. Его неотступно преследовала мысль о здоровенном жирном турке, который называл себя мистером Магом, о том, что тот делает с детьми.
— Они уплывают на пароходе, мистер Шеридан, — сказал ему турок, хотя получилось у него: «Они обрифауд на балготе, миштл Селитан». Турок улыбнулся. «А ты знай свое дело и не спрашивай, о чем не нужно», — говорила эта улыбка четко и недвусмысленно, без всякого акцента.
Шеридан больше и не спрашивал, но это не означало, что он перестал размышлять про себя. Особенно после операций. Ворочаясь с боку на бок, он хотел переиграть все так, чтобы уйти от искушения. На второй раз было почти так же плохо… на третий немного не так… а на четвертый он почти не думал о «балготе», которым все могло кончиться для малышей. Шеридан поставил свой фургон на площадку для инвалидов прямо перед входом в центр. На заднем бампере фургона он установил специальный инвалидский номер. Этот номер он ценил на вес золота за то, что тог не вызывал подозрений у охранников центра, а площадки были очень удобны и почти всегда пустовали.
«Всегда делаешь вид, будто ничего не высматриваешь, но всегда за пару дней до того вешаешь инвалидский номер».
Дерьмо это все: он был в стесненных обстоятельствах, а этот мальчик мог разрешить очень тяжелые проблемы.
Он направился к малышу, который все более встревоженно оглядывался по сторонам. Да, подумал Шеридан, ему уже пять, а то и шесть — просто очень щуплый. В резком свете флюоресцентных ламп, просачивавшемся сквозь стеклянные двери, мальчик казался пергаментно-белым, не просто перепуганным, а наверное, и больным. Шеридан, однако, объяснил это тем, что ребенок испуган. Такой сильный страх он обычно узнавал, потому что сам навидался его в зеркале за последние полтора года. Малыш с надеждой вглядывался в лица прохожих — людей, которые входили, чтобы сделать покупки, и выходили с огромными коробками; лица их прямо-таки светились от удовольствия, почти как у наркоманов. Ребенок в джинсах и майке с надписью «Питтсбургские пингвины» ждал, чтобы кто-то ему помог, кто-то взглянул на него и, заподозрив неладное, задал бы правильный вопрос: «Ты отстал от папы, сынок?», короче — ждал друга.
«Вот я, — думал, приближаясь, Шеридан. — Вот я, сынок, — я буду твоим другом». Он почти дошел до мальчика, когда заметил магазинного охранника, степенно прохаживавшегося между дверями. Тот полез в карман, видимо, за сигаретами. Сейчас он подойдет, увидит мальчика — и добыча сорвется с крючка. «Дерьмо», — подумал он, но, по крайней мере, никто не видел, что он заговаривает с мальчиком. Так было бы еще хуже. Шеридан немного отступил и начал рыться в карманах, словно проверяя, на месте ли ключи. Взгляд его перебегал с мальчика на охранника и обратно. Малыш уже ревел. Не в полный голос, но крупные слезы, казавшиеся розовыми в отраженном сиянии вывески «КУЗЕНТАУН», катились по его гладким щекам. Девушка в информационной будке помахала охраннику и что-то сказала. Она была хорошенькой шатенкой лет двадцати пяти, он — блондин с усами песочного цвета. Коща охранник нагнулся к окошку, улыбаясь девице, Шеридан решил, что они напоминают парочку с рекламы сигарет на задней обложке журнала: «Вдохни аромат „Салема“. Он тут обмирает со страху, а они себе болтают — а что ты делаешь после работы, а давай сходим выпьем в это новое местечко, в общем, ла-ла-ла. Теперь и она уставилась в его сторону. Совсем хорошо. Шеридан внезапно решился рискнуть. У ребенка уже грудь ходит ходуном, а когда он заревет в полный голос, кто-нибудь обратит на него внимание. Шеридан не любил действовать, когда охранник находился ближе чем в тридцати метрах, но если он в ближайшие двадцать четыре часа не покроет долг у мистера Реджи, ему нанесут визит двое здоровенных парней и проведут сеанс хирургии, добавив несколько новых сгибов на руках. Он направился к малышу — крупный мужчина в обычной рубашке и брюках цвета хаки, мужчина с простым широким лицом, которое на первый взгляд казалось добродушным. Он нагнулся к мальчику, уперев руки выше колен, и мальчик повернул бледное, перепуганное личико к Шеридану. Глаза у него были зеленые, как изумруды; омывавшие их слезы только подчеркивали цвет.. — Ты отстал от папы, сынок? — спросил Шеридан.
— Папся, — произнес малыш, утирая слезы. — Я… я не могу найти Пансю!!! Теперь он и вправду зарыдал, и входящая в магазин женщина бросила на них настороженный взгляд.
— Все в порядке, — сказал ей Шеридан, и она прошла в дверь. Шеридан ободряюще обнял ребенка за плечи и слегка подголкнул вправо — в сторону фургона. Потом оглянулся. Охранник теперь чуть ли не упирался носом в лицо девицы в окошке. Похоже, девице сегодня действительно достанется «Лаки». Шеридан облегченно вздохнул. В этом месте можно грабить банк при всем честном народе, а охранник ничего не заметит. Похоже было, что дело выгорит.
— Хочу к Папсе! — рыдал мальчик.
— Конечно, конечно, — успокаивал его Шеридан. — Мы идем его искать. Не беспокойся. Он еще немного продвинулся вправо. Мальчик взглянул на него с внезапной надеждой:
— Вы его найдете? Да, мистер?
— Разумеется, — Шеридан одарил его сердечной улыбкой. — Находить потерянных Папсей… это у меня вроде как специальность такая.
— Да? — Ребенок попытался улыбнуться, хотя слезы у него еще текли.
— Ясное дело, — подтвердил Шеридан, опять оглядываясь, чтобы убедиться, что охранник (которого он теперь почти не видел и который вряд ли сможет заметить Шеридана с мальчиком, если даже поднимет голову) все еще увлечен беседой. Он не ошибся. — Как одет твой Папся, сынок?
— Он был в костюме, — сказал малыш. — Он почти всегда ходит в костюме. Я только раз видел его в джинсах. — Он говорил так, будто Шеридану известны все эти подробности насчет Папси.
— Спорю, костюм черный, — предположил Шеридан. У мальчика загорелись глаза:
— Вы его видели! Где? Он резко рванулся к двери, забыв про слезы, и Шеридан едва удержался, чтобы не схватить бледного маленького чертенка. Так не годится. Нельзя устраивать сцен. Нельзя делать ничего, что запало бы в память посторонним. Надо усадить его в фургон. Там все стекла затемнены, кроме ветрового; внутри ничего разглядеть нельзя, если не прилепиться носом к окошку. Прежде всего усадить его в фургон. Он легонько взял малыша за руку:
— Я не там его видел. Я его видел во-он где. Он указал на громадную стоянку с бесконечными рядами машин. В дальнем конце ее был широкий въезд, а за ним виднелись двойные желтые арки «Макдональдса».
— С чего бы Папсе идти туда? — спросил мальчик, как будто то ли Шеридан, то ли Папся, то ли оба сразу спятили.
— Не знаю, — развел руками Шеридан. Мозг у него работал быстро, выщелкивая мысли, словно курьерский поезд, — как всегда, когда надо было либо довести дело до конца, либо осторожно смыться. Папся. Не папа, не папочка, а Папся. Мальчик особо это подчеркивал. Может, Папся — это дедушка, решил Шеридан. — Но я точно уверен, что он там. Пожилой мужчина в черном костюме. Седой… с зеленым галстуком…
— Папся был в синем галстуке, — возразил малыш. — Он знает, что это мой самый любимый.
— Да, наверное, синий, — размышлял Шеридан. — В таком свете трудно разобрать. Идем, залазь в фургон, я тебя отвезу к нему.
— А вы уверены, что это был Папся? Потому что не знаю, что ему делать в таком месте, где… Шеридан пожал плечами:
— Слушай, мальчик, если ты не уверен, что это он, пойди сам поищи. Может, и найдешь. — И, быстро отвернувшись, направился к фургону. На мальчишке свет клином не сошелся. Он подумывал вернуться и попробовать еще раз, но решил, что крутится здесь слишком долго — либо надо сводить наблюдательные пункты к минимуму, либо загремишь в тюрьму на двадцать лет. Лучше направиться в другой универмаг. Скажем, «Скотервилл» или…