– Вот так, – сказал он, когда Элис села рядом; теперь он казался довольным. Руки его ненадолго опустились на руль, но тут же зависли в воздухе. Он словно боялся поднять на нее взгляд.
Элис представила, как будет в субботу рассказывать про это Уне. Как обычно – опишет его старым и безобразным, сдобрит все толикой презрения и удивления. Они с Уной привыкли делиться такими историями, приправляя их юмором, – жизнь в их рассказах представала чередой случаев, не оставлявших в душе глубокого следа, а сами они – невозмутимыми, всевидящими. Когда она однажды после работы переспала с Джоном, то, лежа в постели, уже воображала, как распишет все это Уне – как он тыкался в нее своим худосочным членом, как он не мог кончить, и вышел из нее, и помог себе привычно, по-холостяцки. Все можно было стерпеть лишь потому, что скоро это станет историей, сжатой и занимательной, даже смешной.
Элис положила бумажный пакет между ними на приборную доску. Мужчина покосился с показным безразличием, точно ему все равно, что внутри. Подумаешь, средь бела дня на стоянке покупает чье-то белье.
Пакет он взял, но, к счастью, не стал открывать при Элис, а сунул в карман на дверце. Вновь повернулся к Элис, и на лице у него читалось отвращение – не к себе самому, а к ней. Теперь она отработанный материал, живое напоминание о его слабости. Элис испугалась: а вдруг он с ней что-нибудь сделает? Прямо здесь. Сквозь ветровое стекло она окинула взглядом соседние машины.
– А можно деньги? – спросила она дрогнувшим голосом.
Он скривился, будто от боли, и нехотя полез за бумажником.
– Шестьдесят, да?
– Семьдесят пять, – поправила Элис, – вы в письме писали. Семьдесят пять.
Он заколебался, дав ей полное право его ненавидеть, следить холодным взглядом, как он отсчитывает банкноты. Почему он не приготовил деньги заранее? Наверное, нарочно при ней считает, этот Марк, или Брайан, или как его там, – решил ее пристыдить, наказать, потянуть время, помучить ее подольше. Он отсчитал семьдесят пять долларов, но держал их на таком расстоянии, что Элис пришлось тянуться. И улыбнулся, будто укрепился в своем мнении о ней.
В субботу, пересказывая эту историю Уне, Элис кое о чем умолчала – о том, как пыталась открыть дверь машины, а та оказалась заперта.
И как он сказал: «Опа! – Чуть ли не взвизгнул: – Оп-па!» И хотел нажать на кнопку, чтобы дверь открылась, но Элис, обезумев от страха, вцепилась в ручку, сердце выпрыгивало из груди.
– Успокойся, – сказал он. – Пусти, а то не откроется.
Элис уверилась вдруг, что она в ловушке, что ее ожидает страшное насилие. Кто теперь над ней сжалится? Сама ведь напросилась.
– Отпусти, да и все, – сказал он. – Сама же открыть не даешь.
Мэнло-Парк
Он думал о том, как живописен город из окна самолета – будто вышит на скатерти, и можно его свернуть, стряхнув крошки. Удачный вышел образ, Бен был доволен, но тут самолет угодил в воздушную яму, горизонт за окном накренился, два бокала водки с содовой, выпитые перед полетом, запросились обратно. В душе зашевелился бездонный, темный ужас – неужели он умрет, уставившись в экран, вделанный в спинку кресла, под повтор «Фрейзера»?
Приземлились в конце концов благополучно – подумаешь, чуточку взмок да порвал от волнения салфетку. До чего же быстро забылась смертельная угроза – соседка Бена уже отстегнула ремень, готовая вскочить и потянуться к багажной полке.
Бен не торопился отстегиваться. Спешить некуда, к багажной вертушке бежать не надо: Бен всегда с собой берет только ручную кладь и этим гордится, да и летит он всего на пять дней. В самолете он успел поработать – прочитал свежий черновик, что прислала автор-«невидимка». Девушка она славная и пишет неплохо, хотя книга, разумеется, дрянь. Воспоминания Артура: детство в Канзасе, Стэнфорд, Мэнло-Парк, основание компании, небывалый успех в восьмидесятых. Закончить книгу Артур хотел длинной нудной главой о своем несправедливом изгнании, о захвате компании советом директоров. Артур считал себя жертвой судьбы, винил в своем крахе происки хитроумных врагов, а не утечку информации. Может быть, потому он и нанял редактором Бена – решил, что оба они жертвы, мученики, пусть Артур, возможно, все-таки будущий миллиардер, чего не скажешь о Бене.
Книгу Артур задумал как одиссею, просьбу эту он не раз повторял в письмах – длинных, зачастую ночных, без знаков препинания, и чем дальше, тем больше в них было надрыва, и никаких восклицательных знаков не надо. Читал ли Бен Кастанеду? – вопрошал Артур. А Роберта Макки? Знает ли он, что такое темная ночь души?