— Да, мой князь, — растянула пухлые губки в улыбке фейри, — Быть по воле вашей! На такое я ещё никогда не охотилась…
— …И вот, можешь вообразить, — говорила Лиз с непередаваемым горьким ехидством, какое бывает только у очень пьяных людей, — Мы с Аннэль были врагинями с самих детских лет, потому что она же у нас такая благочестивая, патриархальными южными устоями воспитанная да высокодуховная, что хоть плачь от умиления и за стекло помещай. Это я у нас в семейке была оторва, потом шлюха да дальше по там-тарарам списку, а она и родителям на меня стучала много и с удовольствием, и девственность хранила для гипотетической свадьбы, и лапки лодочками складывала, и на меня глядела с таким скорбным неодобрением, прямо чисто кающаяся добродетель с картин для сторонников единобожных аскетичных учений. И ладно бы ей, как Долговязая Милли, было на самом деле все равно на мальчишек — известное дело, бывают и такие, кого шашни, свои и чужие, не интересуют вовсе, им подавай книги, магию, искусство, тут нужное подчеркни — но с Аннэль был другой случай. Она моих любовников поименно получше меня помнила и сплетни собирала, как заправский детектив — чтобы было чем отца за ужином осчастливить, не иначе. Ох, как он избивал меня розгами, только на животе и могла лежать!
— Дрянь, а не сестра, — сморщилась русалка, восседавшая на краю бочки, как на троне, и по ощущениям также крайне нетрезвая, — Вот мало что бывает хуже этих ярых морализаторш. И чем дело кончилось? Ты сбежала из дому?
— Сбежала, известное дело! — фыркнула подавальщица, — Да не куда-то там, а к Ирейн — она у нас любит всяких сирых да убогих подбирать. А я, можешь поверить, после очередного папенького пьяного припадка была такой красивой, что дальше просто некуда!
— Бедняжка, — всхлипнула русалка, — Будь я тут, выдрала бы твоей сестрице космы! А папашу утопила, вот.
— И съела бы? — заинтересовалась Лиз, — Вы же вроде как иногда едите людей.
— Фу! Есть людей — это вчерашний день. Я на сбалансированной водорослиевой диете!
Ирейн хмыкнула и пристроилась рядышком за столом, наливая и себе эля. За прошедшие полдня русалка с подавальщицей явно успели найти общий язык: на памяти трактирщицы, Лиз рассказывала о семье только тем, кто действительно нравился. Впрочем, в этом можно было не сомневаться с самого начала: две женщины подобного типа, среди которых не будет никогда ярко выраженной ведущей и ведомой, могут быть либо весьма хорошими приятельницами, либо злейшими врагинями — зачастую это зависит от того, есть ли в обозримом околопространстве интересующие их обоих мужчины.
— И как, с сетрой после побега наладилось? — полюбопытствовала Элена, выхлебав ещё кружечку пенного, — Обычно родственники резко добреют, когда отпадает необходимость созерцать рожи друг друга в режиме нон стоп.
— Помогло, но ненадолго, — вздохнула Лиз, — Сначала все хорошо было, на папашиных похоронах мы обнялись, поревели и вроде бы замирились. Она мне пафосно так сказала с изрядной долей драмы: "Я тебя прощаю". Мне, может, и к месту было поспорить — тот ещё вопросик, кто из нас кого прощать должен был — но пёс с ним, думаю, помирились и ладно. Родителей нет, халупу нашу в наследство отец отписал, конечно, ей, делить нечего, так зачем терять друг друга? Но не тут-то было. Началось с того, что сестрица моя замуж выходить надумала. Мне женишок сразу не понравился. Ладно что не наших краёв птица, так ещё и какой-то странненький — тощий, дёрганый, с книжечками в обнимку постоянно и глаза такие, вроде как не здесь. Зато говорить красиво мастак, это да, вот так сходу познакомился с Аннэль и сказал: люблю тебя, значит, великой любовью, ты моя муза и дальше прямо по тексту. И ухаживать принялся — красиво так, со стихами, серенадами и прочей подобной прелестью, и вроде бы радоваться мне надо было бы, что нашла сестрица счастье свое, но было в нём что-то не то. Но мне-то что? Ей с ним быть, потому и не вмешивалась, а он к тому моменту уже и к ней переселился почти, жил все то время, когда не ездил в Жоршу пьески свои продавать. Ну, я грешным делом через полгодика решилась с сестрой о личном, о женском перетереть, начала рассказывать про своего тогдашнего (я его Кабанчиком называла, он в постели в сама понимаешь какой момент похрюкивал забавно). И знаешь, что она мне в ответ вывалила?
— Что?..
— Мол, она о подобном слышать не желает, а с женихом у них до свадьбы чистые отношения, и никаких тебе дел.
— Да-а… — протянула Элена, округлив синющие глаза, — Вот это приплыли, что называется.
— Я сама была в шоке, что характерно! Думаю, точно что-то не так с мужиком. Сама подумай, у нас не какое-то Ирребское Царство, где простыни вывешивают! И то там девочки вполне себе исхитряются и сесть, и съесть, и девственницей остаться, потому что не дыркой единой жива баба, как говорится, и выбрать есть из чего.