Она закрыла глаза, собираясь немного подремать, но тут люди в один голос воскликнули:
— Конни, подожди немного! Есть разговор!
Кажется, они не собирались оставлять её в покое. То ли решили больше не вспоминать прошлое, то ли прониклись смелостью, проявленной вампиркой во время приключений в Лондоне.
— Эмма, мы понимаем, что за один день не исправить всего, что произошло между нами за последние годы. Но мы волновались не только за Симона, но и за тебя. И мы очень благодарны тебе за спасение друга. И мы действительно сожалеем о том, что случилось с твоими родителями, хоть сочувствие тебе ничем и не поможет, — на одном дыхании выпалила Бангер.
Вампирка подоткнула спину подушкой и устроилась поудобнее, так, чтобы оказаться лицом к слушателям. Ей совсем не хотелось общаться с людьми, особенно, после того, что устроила Берли-младшая. И все же Эмма попыталась ответить пусть кратко, но вежливо:
— Те, кто дорог Симону — мне не враги. Иначе я не разрешила бы вам прийти на вечеринку в честь партнерства. Защищать Спенсера — моя обязанность, и, более того, необходимость, потому что без партнера я не выживу… Так что, не нужно благодарности. Симон оказался в Лондоне из-за меня. И, чтобы вы меня не жалели, скажу честно, надеясь на вашу порядочность, — мои родители живы, но где они, я не знаю. Мы выяснили это в Бартсе, — вспомнив о молчаливом присутствии Джонсона, Эмма бросила в его сторону многозначительный взгляд, мол, все, что сказано здесь и сейчас — секрет.
Решив, что лимит общения на сегодня исчерпан, Эмма собиралась попрощаться с Арамом, сказав, что устала и хочет отдохнуть, но тут вмешался Ким Берли. Он медленно подошел к вампирке и протянул ей стеклянную баночку с непонятным содержимым:
— Я принес тебе мазь, которую моя мама сама делает из лекарственных трав. Благодаря ей раны быстрее затягиваются… Так что бери, Конни, надеюсь, тебе полегчает, и, вместе с болью от ран, исчезнет и твоя язвительность, — голубые глаза Кима смотрели на Эмму с вызовом и неясным беспокойством.
Подавив чувство, что банку надо взять, и, может, даже поблагодарить, Эмма выпрямилась и ответила почти одновременно с Бангер, которая удивленно покачала головой:
— А я думала, ты принес мазь для Симона.
— Берли, ты серьезно считаешь, что в больничном крыле мало лекарств? С каких пор ты разбираешься в медицине? Что, если я намажусь твоим средством, а оно вызовет аллергию? Впрочем, думаю, в этом случае, ты первый обрадуешься…
Ким отшатнулся, словно получив пощечину. Его голос дрогнул:
— Зачем ты так? Тебе наплевать, что чувствуют другие? Или ты просто ненавидишь всех людей? Это можно было понять, когда ты также относилась к Симону, но сейчас…Я, правда, хотел, как лучше…
— Какое мне дело до тех, кто мне неприятен? С какой стати я должна испытывать вину? — Эмма начала злиться. Все же, смертные могли довести своей глупостью до белого каления. Ну, скажите, с чего вдруг к ней прицепился рыжий подпевала Спенсера?
Конни ощутила легкое головокружение. Не справившись с нахлынувшим раздражением и противной дрожью, пробежавшей по телу, вампирка резко ответила:
— Что хорошего сделали для меня Берли, чтобы я вела себя, как мать Тереза? Я не ко всем смертным так плохо отношусь. Но, эти Берли… Я их терпеть не могу, и, только пару лет назад узнала причину этой неприязни…
— Узнала, говоришь? — на этот раз Кима опередила его подруга. Анита встала, скрестив на груди руки, и смерила Эмму одним из своих фирменных взглядов, от которых впечатлительные первокурсники лишались дара речи.
Конни немного растерялась. Она не думала, что ненароком разболтает то, что скрывали несколько поколений предков. Да и ситуация не та, чтобы делиться воспоминаниями.
— Может, забудем о том, что я сказала? Берли, прости, но у меня пока не получается с тобой нормально разговаривать. Может, со временем, а сейчас…
— А сейчас ты расскажешь нам, что имеешь против смертных и семьи Берли! — грозно нависла над вампиркой Анита, — и не думай, что тебе удастся упасть в обморок и, тем самым, уйти от разговора. Мы все равно докопаемся до истины, с твоей помощью или нет! Верно, Ким?
Конни бросила косой взгляд на рыжего. В горле пересохло. Никогда прежде Берли не выглядел настолько бледным и мрачным. Эмме на мгновение стало страшно.
— Я тоже хочу знать, за что Конни ненавидит мою семью, — одними губами произнес Ким. В наступившей тишине эти слова прозвучали отчетливо.
Эмма с трудом подавила вздох. Да, видимо, придется рассказать. И на Спенсера рассчитывать не приходится: тот сидит, словно на иголках, не отводя от друга растерянного взгляда.