Шурик художественно сыграл эти паузы, выдерживая их тютелька в тютельку. Это действительно была речь доведенного до отчаяния человека.
Читать Аське мораль Шурик счел бесполезным. Уж раз она неоднократно отдавалась идиоту Балаболу только за его приятную внешность!.. Шурик понимал, что ее решение, по крайней мере, логично. Но при мысли, что сестренка заработает деньги таким предосудительным способом, он в восторг не пришел.
— Совсем рехнулась? — сердито спросил он. — Да кто тебе за это двадцать тысяч даст? Ты в зеркало посмотри! Молодым девчонкам — и то столько не платят!
— А ты откуда знаешь, сколько им платят?
Это был уже мой вопрос, а не Аськин. Шурик и продажные женщины — до такого сочетания даже моя буйная фантазия не досочинялась бы!
— Ну, я же газеты читаю! — с честностью младенца отвечал Шурик и продолжал далее.
Аська коротко объяснила ему, что всякая женщина знает себе цену. И если она согласна отдаться за трешку, то и отношение к ней соответствующее. А если она сама назначает себе серьезную цену, то ее за одно это уважают. И платят!
Шурик не поверил, но переспорить сестренку не смог.
Вообще разговор был для него какой-то муторный…
Надо знать Шурика, чтобы понять дальнейшие решения.
Он человек нравственный поневоле, с одной стороны. А с другой — его пуританство носит забавный характер. Он считает, что если мужчина и женщина легли в постель ради бескорыстного и взаимного чувства, то допускается все на свете. Как-то он зачитал мне оглавление одной сексопатологической книженции кило в два весом. Сам он ее освоил. Так вот, там были такие отклонения и завихрения, что мне оставалось лишь ушами хлопать и лепетать: «Впервые слышу!» А он мало того, что изучил — еще и считал их допустимыми. При всем при этом он очень косо смотрит на супружескую измену. А если ж она еще на деньгах замешана!..
Но, кроме пуританства, у Шурика были и другие заморочки.
Не то, чтобы он был привязан к Аське насмерть… Просто по характеру Шурик — нелюдим. Он способен общаться только с небольшим количеством народа. Зато этому количеству приходится принимать при общении немалые порции скопившегося яда! Всякий раз при растяжении связок я прошу Шурика плюнуть на травмированное место, а я разотру и полегчает. И, что психологически вроде объяснимо, он довольно нежно относится к тем, кого допускает в квартиру по конспиративному звонку. Яд ядом, а собеседник он интересный, знает это, и тех, кто ему пришелся по вкусу, бережет…
Аська пришлась ему по вкусу, он знал ее с пеленок, вытаскивал из передряг, берег — если быть совсем точным, он привык угощать Аську, воспитывать ее, беречь. Зная за ней неблаговидные поступки, он не смог бы относиться к ней по-прежнему. И это было бы для него весьма болезненно. Шурик не любил терзаться противоречиями. А ситуация с Аськой могла стать очень даже противоречивой…
Всего этого он мне не объяснял. Он просто сказал, что не мог допустить такого отвратительного грехопадения.
Шурик — блюститель чужой морали… М-да. Я все понимаю, но позицию он занял какую-то дикую. Несовременную.
Как знать, возможно, меня и привлекала всегда в этом смешном толстяке его несовременность, его принимающая неожиданные формы порядочность, его комическое, как в случае с парабеллумом, желание сохранить собственное достоинство в любой опасной ситуации.
Но если так, мне нужно спокойно отнестись и к тому, что Шурик ринулся в бой за Аськину нравственность.
— Никто тебе этих двадцати тысяч все равно не даст, — как можно увереннее сказал он. — Попользовать попользуют, и шампанского нальют, а насчет денег — дудки. Не те ребята. Они знают, что почем.
— Ты что, знаком с ними? — забеспокоилась Аська.
— Ну, как сказать… Насчет одного так точно знаю, что подозрительная личность.
— Ты про которого? — даже рот приоткрыв от нетерпения, Аська ждала ответа.
— Ну, кто тебе шампанского наливал… Как там его?
Вывернулся Шурик неплохо — не сама же Аська наливала себе шампанского.
— Алик?
— Может, и Алик. Откуда я знаю? Возможно, здесь он — Алик. А у себя дома — какой-нибудь Дормидонт. Я не шучу — по-моему, его при мне не Аликом называли, а как-то иначе. Ты хоть догадываешься, где они берут товар для своих караванов?
— Догадываюсь, — значительно сказала Аська.
— Все ворованное, — объявил Шурик. — Включая тару. Даже могу тебе завтра узнать, откуда белье и откуда консервы. И кто вынес со склада, и кто шофер… Просто мешаться в это дерьмо неохота.
— Врешь, — без особой уверенности сказала Аська.
— А что дача битком набита оружием — это тебя не смущает? — попер напролом Шурик. — А что ты на этой даче — вроде того идиота, который курит на бочке с порохом? Понимаешь, я тебя не хотел пугать, но если ты так твердо решила здесь оставаться, то имей в виду — еще до утра такое будет!
— Тебе-то чего бояться? Ведь эта скотина забрала у меня твой парабеллум! — ответила Аська. — Ты ведь тоже при оружии!
— Хотел бы я знать, где он сейчас, мой парабеллум! — чуть не завопил Шурик. — Эта твоя скотина его зевнула!
— Как — зевнула?
— Как-как! Мозгов у него нет… Исчез парабеллум. Мистическим образом…
— Ой… — только и сказала Аська.
— Так что давай отсюда сваливать.
— А где же… эта скотина?..
— Помчался за каким-то алкашом и пропал. Бить его, что ли, собрался… Ну и леший с ним! Аська, нам главное — смотаться отсюда, пока этот козел шуму не поднял. Я даже удивляюсь, почему до сих пор тихо.
— Да-а, эти ребята своего в обиду не дадут… — мечтательно произнесла Аська. — А ты твердо знаешь, что на даче — оружие?
— Твердо! — соврал Шурик. — Ну, подумай сама, люди промышляют воровством и контрабандой. И чтобы они сидели без оружия?
Глядя на Аськину физиономию, Шурик решил, что говорить про чужого парня с чулком и пистолетом уже незачем — и так нагнал на сестренку страху.
Но оказалось, что ее мысль сделала вовсе неожиданный зигзаг.
— Ага! — вдруг сказала Аська. — Вот теперь я все поняла! Великолепно! У меня завтра же будут эти двадцать тысяч!
Шурик попытался мне выразить словесно, что он в ту секунду подумал. Это, с одной стороны, было вроде вздоха облегчения — Аська уже не собиралась отдаваться за деньги. А с другой — каждый ее последующий проект был вдвое круче предыдущего. Шурик заранее приготовился к самому худшему.
— Это как же?
— Очень просто. Расписку помнишь?
— Ну?
— Она у меня в кармане плаща. Я ее утюгом выгладила — как новенькая!
— Ну и что?
— Она же на тридцать тысяч! Понял?
— Нет пока.
— Я отдаю им эту расписку за двадцать тысяч, потому что мне вдруг срочно нужны деньги, а они припирают к стенке эту скотину и выбивают у него свои тридцать тысяч. Ему звонят и ласково говорят: «Мужик, твоя расписка у нас. Если через неделю не принесешь деньги, мы включаем счетчик!»
И Аська принялась бурно фантазировать, как ее новые приятели включают счетчик, сколько процентов от тридцати тысяч придется Балаболу выкладывать за день просрочки, и так далее. А договорилась она до того, что пугливый Балабол начнет от кредиторов скрываться, но они его найдут и будут мочить!
Насчет «мочить» Аська повторила неоднократно и со злодейским восторгом. Уж очень напакостил ей первый любовник.
Шурик понимал, что она сочиняет прямо на ходу, упиваясь подробностями. Более того — Шурик знал, что она сию минуту увлечена не столько местью, сколько творческим процессом. Он, между нами говоря, сам тоже порядочный фантазер. Одни проекты будущего аквариума чего стоят! Но все же ему стало жутко. Он знал, что такая продажа расписки и включение счетчика — в наше время дело обычное, что Аська не сама это придумала, и что отчаявшийся выбить кровные денежки кредитор на все способен.