— В МУРе. С ним разговаривают…
Она выхватила трубку у Автондила, снова ткнула в кнопки.
— Света, скажи мужу, чтобы не выпускал Борю из МУРа. Пусть посидит ночь в камере…
А вот такой поворот был для Ткачёва весьма удачным.
Ника Пордеро была влюблена в Лёню Слепка по уши. «Краса Одессы» был не только удачливым контрабандистом, но и превосходным любовником, разбудив в молодой девушке отвязный вулкан страсти. Сам Лёня тоже привязался к этой неуёмной до ласки молодой женщине, но «бизнес — есть бизнес». И скрипя сердцем, подложил Нику под старого француза.
Посреди бурной ночи, во время показа Никой престарелому дипломату очередного шедевра из «Камасутры», в спальню зашли люди. На прекрасном русском языке они убедили девушку, что все её деяния идут в разрез с моральным и уголовным кодексом Советского Союза. Ника впала в отчаяние, чрезвычайно расстроив этим старого любовника. У него такого отчаяния не было, а только боль в органе, переполненном возбужденной кровью.
Так она стала женой дипломата и агентом спецслужбы. Но скрыла от Лёни последний факт. И когда Слепак отправлял бриллианты за границу, используя дипломатическую почту, то эти операции проходили под контролем SDECE. Оттуда и произошла утечка информации в МИ6 и ЦРУ.
Ткачёв внимательно прочитал протокол разговора с Борисом Буряце.
Боря пришел в МУР на разговор в короткой норковой шубе и в фасонистых сапожках, отороченных мехом горностая. Вел себя уверенно и вальяжно, рассчитывая на защиту Галины Брежневой. Но что-то было не так. На втором часу разговора Буряце уже не понимал, почему подруга не вытаскивает его из милиции. Тут ещё «собеседник» в штатском задавал крайне неудобные вопросы. После четырех часов разговора Буряце сник. Он устал и потерял свой лоск, а «собеседники» наседали сильнее. И Бориса «прорвало». Он рассказал милиционерам очень много, правда, в протокол всё записал только человек в штатском. И очень убедительно заставил Борю расписаться под своими словами. Поначалу Буряце отмахивался, но когда услышал, что его отправляют в камеру, то со злостью подписал всё.
Прочитав протокол, Андрей Викторович понял, что Буряце и Брежнева не имеют никакого отношения к краже «Королевской лилии». Их кто-то специально затащил на тот приём в Румынском посольстве, и, по словам Бориса — это была жена румынского посла, цыганка по рождению и приятельница Буряце. Он ей иногда продавал камешки, не имеющие особой ценности. В посольстве и он, и Брежнева впервые увидели старинное украшение на вдове Толстого, а Галина много и громко восхищалась брошью. И вокруг них крутилась молодая дама в очень эффектном платье. Когда Галя, напившись шампанского, зачастила в дамскую комнату попудрить нос, то эффектная дама пару раз пыталась вывести Буряце на разговор об украшении. Зная пылкий нрав своей подруги, Боря даме отказал.
В МУРе Буряце вспомнил, что Галя рассказала о «Королевской лилии» своей подружке — Свете Щёлоковой, и та буквально загорелась идеей выкупить у вдовы уникальное украшение и за несколько дней до кражи приезжала в дом Толстой. Но вдова отказала, аргументируя тем, что к ней уже приходили люди из Исторического музея с подобным предложением. Света жаловалась на них мужу, но министр отрезал — покупка броши контролировалась МИДом СССР с разрешения самого Леонида Ильича.
Участие МИДа в этой сделке насторожило Андрея Викторовича. Слишком часто стали мелькать оттуда люди — то в истории с документами секретаря Южноморска, теперь вот — в истории с кражей украшения. Ткачёв попросил Лизу соединить его с Трефиловым, но генерал-лейтенант позвонил сам.
— Андрей Викторович, а ты шустро работаешь! Мне доложили, что жена третьего секретаря посольства Франции, эээ… Пордеро, вызвав такси, едет в Шереметьево. Что собираешься делать?
— Думаю, её надо брать. Только не своими силами, а операми МУРа. И вменить ей подозрение в участии грабежа. А мы с ней потом побеседуем.
Трефилов некоторое время молчал. Он понял замысел Ткачёва. Участие в грабеже можно вменить по косвенным уликам, и пока консульство Франции будет с этим разбираться, у чекистов останется время, чтобы поговорить с девушкой и вынудить её к сотрудничеству. Её связь с контрабандистом Слепаком была очевидна и доказуема.
— Действуйте, Андрей Викторович. Если что, то напрямую связывайтесь со мной.
Ткачев со всем отделом, на двух машинах мчался в Шереметьево. Только Елизавета Сергеевна осталась в кабинете на телефоне. Генерал из машины раздал необходимые распоряжения, контролируя действия оперов МУРа и таможенников. Такое ему было не впервой. Десять лет назад он лично брал в Шереметьево вора по кличке «Акробат». Тогда Ткачёв перекрыл Акробату все ходы и входы в аэропорт и встретился с ним в кафе на втором этаже.
— Лихо ты, начальник, меня обложил, — со злостью восхитился вор. — Ни вздохнуть, ни пёрнуть. А ну, как бы у меня шпалер был?
— Ты старый вор, Акробат. И оружие никогда не носил. Тебе такое в падлу. Да и не смог ты достать ствол — мы за этим проследили.
Пордеро, понятно, было до Акробата далеко, но Ткачёв предположил, что в аэропорту с ней может кто-нибудь встретится. И не ошибся. Уже когда Ткачёв и его люди подъехали к Шереметьево, раздался звонок:
— Товарищ генерал, к Пордеро подошёл мужчина. По приметам похож на «Красу Одессы». Он передал ей паспорт и какие-то документы.
— Берите обоих! — крикнул Андрей Викторович.
Нику и Лёню взяли быстро и без лишнего шума. Там же, в аэропорту обыскали и нашли у Слепака гарнитур из коллекции Людмилы Ильиничны Толстой.
— Где бриллиантовая брошь с рубином, гражданин Слепак?
— Какая брошь, начальник?! Ты чего мне лепишь?
Ткачёв понимал, что Лёня будет молчать, но времени было мало, чтобы обойтись разговорами. Андрей Викторович позвал лейтенанта Жевнова.
— Лейтенант, у вас есть возможность реабилитировать себя перед полковником Авраменко. Этого красавчика надо разговорить, но так, чтобы никто не заметил. Сможете?
Жевнов расправил широкие плечи и утвердительно кивнул.
Лёня с Никой, наперебой, давали показания. Опера еле успевали записывать и менять кассеты на видеокамере.
Заказ на брошь поступил Нике от незнакомца, представившегося сотрудником посольства Франции по культуре. Ника потом справлялась о нём у мужа, но тот сказал, что этот атташе по культуре связан со спецслужбами. Но Пордеро было некуда деваться — ей пригрозили лишением гражданства Франции и передачей её любовных утех и прочих связей со Слепаком в соответствующие органы СССР. И попросили для выполнения заказа свести Слепака с человеком по имени Анатолий Бец, который выдавал себя за вора из Одессы.
Ника прекрасно выполнила свою часть задания — на встрече Слепак обещал Бецу ещё двух помощников. На приёме в посольстве Румынии Пордеро смогла сфотографировать брошь на наряде Толстой. А Бец потом смог достать милицейскую форму и удостоверения. Где он это достал — осталось в тайне.
На грабеж пошли трое — Анатолий Бец и подручные Слепака — Михаил Сушкин и Семён Шварцберг. Бец обещал отдать Слепаку и Пордеро половину награбленного у вдовы. Но обманул, после ограбления скрывшись в неизвестном направлении вместе с подручными.
Слепака и Пордеро развели по разным комнатам и оперативники стали работать над составлением портретов грабителей. Ткачёв распорядился отправить ориентировку на грабителей в Одессу и пробить по базе их личности, а арестованную парочку доставить в Лефортово.
Теперь у Андрея Викторовича появились ещё вопросы. Эта история выглядела несколько неправдоподобно, и в ней оставался главный невыясненный момент — кто и как заставил вдову писателя показать «Королевскую лилию» на приёме в посольстве. И генерал догадывался, что брошь уже «ушла» за границу.
— Что скажешь, Андрей Викторович? — генерал Трефилов нервно ходил по кабинету и только отчаянно махнул рукой на секретаря, которая попыталась принести чай.
— Анатолий Романович, часть украденных украшений МУР, конечно, найдет. Это им бросят в виде обглоданной кости.
— Не до аллегорий, Андрей Викторович, — сморщился Трефилов. — По существу что скажешь? Мне утром Андропову надо доложить.