Я помню тот летний день в мельчайших подробностях – с утра бабушка попросила меня вынести мусор. “Ты уже большой” – сказала она и вручила мне в руки ведро. Затем я, чувствуя себя настоящим восьмилетним мужчиной, помогал ей чистить овощи для обеда. После обеда я был предоставлен самому себе и решил, что проведу остаток дня в поисках раковин. Я хотел найти раковину оманайта – рыбаки говорили, что они очень-очень старые и очень-очень редкие.
Море. Мне так нравилось смотреть на волны и слушать крики чаек. Мне нравилось заходить в воду по самые щиколотки, а затем смотреть, как вода сглаживает мои следы в песке. Иногда я мог просто перебирать песок руками, присев на корточки.
Я прошёл уже довольно большое расстояние, заглядывая под каждый камешек, но желанной раковины оманайта нигде не было. Я тогда был немного сердит на неё – мне казалось, что раковина специально от меня прячется. Я так пристально смотрел себе под ноги, стараясь не пропустить ничего, что не сразу услышал голос, который спросил: “Привет. Ты тоже ищешь раковины?”
Я поднял голову и замер от удивления – передо мной стояла девочка. Нет, не подумайте, что я их никогда не видел – я видел много разных девчонок, но такой, как она.… В Вере было что-то особенное – что-то, что заставило меня открыть рот и покраснеть.
– Ты чего? – она улыбнулась и прищурила глаза.
– Я ничего. Я. Это. Раковины. Вот.
Я тогда не сразу понял, что изменилось. Позднее, когда я пытался определить, что такое произошло, я ловил себя на мысли что думаю о Катарине, как о маме. О том, что я сделаю всё, чтобы она не попросила, никогда не дам её в обиду, не хочу, чтобы она расстраивалась и всё такое. Только разница была в том, что если в отношении к маме это было как само собой разумеющееся, то к Вере… словом, я просто хотел этого.
– Смешной ты, – она улыбнулась опять.
– Чего? Чего это? Я… я обычный, – буркнул я: – Я раковины собираю.
– И много нашёл?
– Да я одну ищу, она редкая очень. Оманайта…
Так началась наша дружба. Теперь мы вместе гуляли по пляжу, ловили рыбу и собирали раковины. Я узнал, что семья Веры приехала в деревню лишь недавно, о том, что её отец был фермером, а теперь стал рыбаком, но кажется, ему так даже больше нравится. Мы говорили о море, о родителях, опять о море и о тысяче вещей, в которых мы ничего не понимали. Уже тогда я замечал, что мне нравится смотреть на золотистые волосы Веры, нравится смотреть в её карие глаза. Нравится – для меня тогда это было, как нравится вкус мороженного, или крики чаек на берегу. Хотя… Вера мне нравилась больше, чем какие-то чайки, я засыпал с мыслями о ней, а мой юный разум рисовал сцены будущего, в которых мы всегда были вместе.
Я был ребёнком, и любил Веру всей своей детской душой. Спустя два года мы уехали из маленькой Лукау и поселились на севере страны в Шлезвиге – большом и шумном, ин-дус-три-аль-ном (даже сейчас я почему-то не могу выговорить это слово) городе, как называл его мой отец. Он же и был инициатором переезда – хотел дать мне хорошее образование, хотел, чтобы я пошёл по стопам деда и стал инженером. А я плакал и не хотел уезжать, не хотел расставаться с Верой. Но воля отца была непреклонна, и мы уехали. В ночь перед отъездом я убежал из дома, и пришёл к Вере – помню, как с трудом забравшись на второй этаж по столбам, что держали навес перед крыльцом, я тихонько постучал в её окошко, а она открыла мне сразу, как будто ждала. Мы всю ночь просидели на крыше её дома, разглядывая звёзды и обещая не забывать, друг о друге. Я сказал Вере, что обязательно вернусь.
В Шлезвиге моя жизнь резко изменилась – теперь пять дней я жил не дома, а в училище, и целый день проводил за книгами. Мы изучали множество наук, но больше всего математику, механику, физику, гидравлику, баллистику и геометрию – все наши учителя говорили, что недалёк тот день, когда наша профессия станет самой нужной и самой почётной. На выходные нас отпускали домой.
Так прошёл мой первый учебный год. Я с нетерпением ждал лета – меня должны были отправить на все 2 месяца в Лукау, к бабушке. И к Вере, но этого не произошло – меня, как и почти всех учеников по настоянию руководства Университета Инженериума отправили в детский военно-подготовительный лагерь, где мне предстояло провести 62 дня, просыпаясь в шесть утра, занимаясь спортом и обучаясь обращению с пороховым оружием. Несмотря на все мои мольбы, отец по-прежнему был строг – он сказал, что посещение таких лагерей будет учитываться по окончании училища и поможет мне поступить в университет.