Нет, поезда, это маленькие квартиры на колёсах, в них нет движения. Нет состояния перехода из прошлого в будущее. Мы обустраиваем в них свой быт, укладываем чемоданы, достаём жареную курочку, знакомимся с попутчиками или старательно избегаем своих новых соседей, развешиваем носки, прячем под матрасы паспорта и ждём. Ждём, когда это, наконец, закончится.
Вокзалы не такие. На вокзале все собраны, чемоданы застёгнуты, дела закончены и остались позади, человек готов к новому шагу. Они порой пугают новичков своей беспощадностью. Оставленные сумки уже не вернуть назад, упущенное время и пропущенный поезд – тоже. Нельзя вернуться домой за панамкой. Но если отбросить свои мелочные, обывательские страхи, то нет в мире ничего более прекрасного, чем вокзал.
Давным-давно, ещё совсем маленький я, застрял ночью на вокзале в этом вместе с лагерем. Это были лучшие 6 часов моего детства. Мы выгрузились из автобусов, скинули рюкзаки, и сумки в кучу и… и вот тут началось волшебство. Вокзал показал своё истинное лицо. Всё остальное просто пропало. Где-то позади был лагерь со своими заботами, рангами, достижениями и обидами. Впереди был дом, мама, папа, школа, двор, какие-то рамки, правила, права, обязанности. Но на вокзале всего этого не было. Более того, не было никакого. Раньше и потом. Вокзал, как ограниченный пузырь реальности, выпал из времени и жил своей жизнью. И вроде люди вокруг – те же, но всё уже не так как раньше и ещё не так как будет. Чудовищная атмосфера свободы пронизывала этот момент. Ночь опускалась на рельсы, небосвод темнел, огни загорались, и я навсегда понял, как нужно прожить жизнь. Понял и тут же забыл, потому что эти понятия: прожить, жизнь, навсегда, не имели никакого значения на вокзале. Было только. Здесь. Сейчас. Короткая передышка между, тогда и потом. Поезд приехал, мы погрузились и поехали домой, пузырь захлопнулся. Но на прощание он, озорно моргнув яркими огнями в ночи, подарил мне это ощущение и стоит хоть одной моей ноге коснуться перрона, оно возвращается, будто и не исчезало никогда.
С тех пор прошло много лет. Я видел множество вокзалов и вокзальчиков в разных странах. От огромных международных перевалочных пунктов на много этажей и сотен тысяч квадратных метров прилегающей площади, с дюжинами путей, собственной инфраструктурой и даже собственной торговой маркой, до малюсеньких деревенских вокзальчиков для поездов узкоколейки в горах, где даже платформы-то и не было. Не было там ни магазинов, ни залов ожидания. Не было носильщиков, толкотни, криков пассажиров и бубнения диспетчера. Были только рельсы, идущие из ниоткуда в никуда, табличка с названием станции и это ощущение свободы.
Пожалуй, бог не знал, что
Тройка снова прыснула пьяным смехом.
Затем отсмеявшись, все замолкли на несколько секунд. Я почувствовал, как дрожит маленькая ладонь, которую он безотчётно сжимал всё сильнее. Ослабил липкую хватку.
Щербатый снова закурил и так приблизился, что его бородёнка щекотнул мою шею:
– Короче, ты по-хорошему не понимаешь. Мы-то в курсе, что ты не равнодушен к Вере, а она будущая жена Ковура.
Тогда я понял, что лучшего момента не представится. Я уже сжал кулак, чтобы…
– Ну-ка, сука… – прохрипело над ухом, а ножик щёлкнул у самого горла.
Я попытался двинуться, но кончик лезвия кольнул кадык.
Следующий удар я получил от щербатого по голове, перед глазами все поплыло.
Мои кости растрескивались по частям, дробились от безмолвной злости! Нет, я не уеду! Я пойду тропою своего забвенья, сквозь года и воды прошлого и мимо тех теней, что камни все несут к обрыву. Но я буду с ней! Пусть я не увижу глаз ее сиянье, не услышу голос, ласковый, живой, но пускай я сгину в борьбе за свое счастье! Блестит асфальт водой, ночь с твоим лицом опустится, колеблясь, и я на мостовой почувствую, что веки и волосы, стан и плечи, руки с дождем войдут в меня! Я выкинул билет и пошел быстрым шагом, не обращая внимания на лужи обратно к дому Веры.
Все из-за Веры? – три мрачные фигуры стояли около футбольной коробочки, источая дым. Эту фразу выпростала самая подвижная из них. Было видно, как остальные две вздрогнули и смешались при этом. Возможно, что если бы я не обернулся, то ничего бы и не случилось.
Если бы.
– Чё ты таращишься, я не понял?!
Я молча отвернулся и продолжил идти в том же ритме. Тройка фигур сверкнула искрами бычков о землю, отделилась от коробочки и быстро настигли меня.
– Слышь?! Чё такой невежливый? – одна из фигур вышла под тусклый свет фонаря и обнажила щербатый рот в заляпанной бородке.