Пришлось остановиться. Я бросил взгляд по сторонам. Двое других переминались сзади, шаркая носками по асфальту.
– Ребят… – обратился я, к щербатому, но тот дёрнулся, будто для удара. На уловку я не попался.
– Чё ты менжуешься-то? – хлопнули меня по плечу. Все трое громко рассмеялись.
– Вы поболтать хотите или по делу? – я чуть повысил голос.
– Ого-го, а ты у нас деловой я посмотрю, – говоря это, бородач поправил ворот куртки и отвесил что-то вроде реверанса.
Я не знаю, зачем и кому это нужно кто подослал их на драку со мной, только так бесполезно, так зло и ненужно. Драка – это действительно то, что не нужно. Первый удар мне пришелся на голову бутылкой, в глазах появились звезды и я потерял равновесие и упал на землю.
Когда я упал, начали наносить удары ногой по лицу. Я не просил о пощаде, к избиению присоединились двое других подростков. Они били ногами по голове и позвоночнику. Я представил себе, что я асфальт. Я просил у ангела за меня вступиться, смотрел в небо и видел в нём лица, жить бы, жить моей душе на горе с богами, а ей играют в футбол сапогами. Постепенно, моя душа уходила, из моего тела и я увидел себя сверху, как меня били, отморозки прекратили бойню, заметив, что я якобы отключился. Они ушли.
Кстати Веру я тогда забрал с собой ночью в город, сразу же после драки. Научиться бы, работать со снами, я потерял грань реальности и сна. Мир снов каждого – целая вселенная нагромождений; вихри и потоки сознания, нереальные пространства памяти, взрывоопасные звёзды страхов, вкрапления влюблённостей-астероидов, пролетающих меж планетами, отмечающими наши детские года, – самые главные скопления душевных утрат.
Пробуждение ото сна каждому даётся по-своему, лично я ощущаю физическую боль и усталость, слабость и отсутствие тонуса в пальцах рук, отчего сжать ручку чайника утром – целая эпопея. Возможно, в этом зазеркалье проживается мной непростая жизнь, которая не хочет отпускать меня, а Морфей всё ждёт, когда я сдамся ему навсегда, и порой мне мнится, что грань уже вот, рядом, только отпусти самосознание.
Самый мой радостный сон – это красный маленький вертолётик с одним пилотом в моём лице, полёт над проводами, паутинкой оплетающими город сверху, ясный летний день, жужжание пропеллеров и смех. Видеть во снах цветные мечты детства, держаться за солнечные лучики пальцами, перебирать струны простых радостей, прыгать до потолка, заныривать в разно чешуйчатые глубины океанов, бежать как ветер и покорять небеса движением мысли – такая терапия чистой, светлой радостью.
Три часа ночи. Вышел на кухню попить воды. Всплыли образы.
Мой отец сидит на кухне с бутылкой водки и напевает, закусывая очередную стопку то куском ветчины, то соленым огурцом. Мне одиннадцать лет, мама в командировке, у папы завтра выходной. Ему не нужно укладывать меня спать, ему нужен слушатель.
– Косяки чужие переделывать… Себе дороже. Вот Бог ни у кого помощи не просил, когда мир творил. Все сам сделал! С начала и до конца. И никто ему не помогал…
Опрокидываемые стопки отсчитывают время не хуже часовых стрелок. Периодически он подталкивает закуску ко мне, не прекращая бесконечный диалектический диспут с самим собой. Бутылка уже наполовину пуста…
– У них все всегда наполовину пустое! Стаканы, души, жизнь у них пустая, понимаешь? А жить надо, чтобы через край лилось, чтобы все вокруг в тебе утопало, понимаешь?
Да уж, здесь все в тебе утопает.… Проходит еще полчаса. Черные синяки очертили мутные глаза болотного цвета. Отравленный и уставший от безделья, он погружается в воспоминания.
– Я знаю людей, которые тебя могут убедить, что черное это белое, потом наоборот, а потом, что все вокруг на самом деле серое…. И сам ты серый. И все за десять минут. Нас майор в учебке так учил, на задании никто вам не поможет…. Все всегда. Делай сам…
Бутылка опустела. На ее дне мой отец нашел – нет, не смысл – возможность спокойно уснуть, укрыться от воспоминаний.
Через пять лет я уехал от родителей. Папины уроки не прошли даром, я всегда все делал сам и смог успешно поступить на бюджет.
Еще пару лет, и бутылка водки превратилась в пару бутылок мартини на столе в одной из комнат ночной общаги. Философствующий отец – в моего соседа и пару глупых девчонок. Я не то чтобы стал душой компании, но несколько друзей завел.
– Ну, будем!
– Будем!
– Будем!
– Стойте, а за что?
– За любовь, конечно!
Смех и попса в моих ушах. Пьяные лица – алкоголь ничего не может поднять на их поверхность, потому под ней нет глубины, нет темного омута. Для них все прозрачно и ясно, и свет, преломляясь на поверхности мартини в чашке, играет на песчаном дне их мелких душ.