Вооружившись микрофоном, мадам Дюваль объявляла девизы моделей. После каждой модели манекенщицы скрывались за занавесом, чтобы с помощью двух местных девушек быстро переодеться в следующий костюм, а Гортензия тем временем готовила для них аксессуары.
Шоу открывала Ивонн в длинном платье из ткани с пейслийским узором. При каждом движении высокий разрез спереди открывал ее длинные ноги в ажурных чулках и узенькие брючки, надетые под платье. На голове Ивонн красовалось что-то вроде тюрбана со страусовыми перьями. Разлетающийся подол платья придавал полное сходство с той гордой птицей, которую мадам Дюваль ставила в пример манекенщицам.
Выход Ивонн вызвал бурные аплодисменты. Чармиан стояла за занавесом, готовая выйти вслед за ней. На девушке было длинное вечернее платье, жесткий лиф которого был расшит блестками на узких бретельках и оставлял открытыми ее руки и плечи. В руках она держала длинную серебристую накидку.
Через щель в занавесе девушка видела собравшуюся в зале элегантную публику. Среди гостей отеля распространились слухи, что Себастьен привез для показа довольно смелые модели, и многие пришли именно ради этого. И если женщины смотрели на Ивонн с некоторым пренебрежением, то мужчины не могли скрыть откровенного восхищения. Чармиан начала нервничать; ее уверенность улетучилась. Когда мадам Дюваль взяла микрофон, чтобы объявить модель Чармиан, девушка запаниковала.
— Пожалуйста, мадам, — прошептала она, — не надо. Я… я не могу.
Мадам Дюваль резко обернулась.
— В чем дело?
Чармиан опустилась на стул и закрыла лицо руками.
— Я не могу выйти… к ним, — пробормотала она.
Мадам повернулась к Дезире, одетой в экзотический пляжный ансамбль.
— Пойдешь ты, — велела она девушке и объявила ее модель.
Когда Ивонн появилась за занавесом, мадам Дюваль приказала:
— Быстрее следующее платье! — Потом она переключила свое внимание на Чармиан. — Так я и знала! — Она отвела руки девушки от лица и шлепнула ее по щеке. — Возьми себя в руки! Ты должна делать свою работу; никто другой не сможет показать твои модели.
Чармиан съежилась на жестком неудобном стуле; пальцы мадам оставили яркий след на ее щеке. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме страха перед взглядами сидящих в зале людей. Если бы Леон был здесь и подбодрил ее, она могла бы справиться с собой, но грубость мадам Дюваль вконец все испортила.
Ивонн, уже переодевшаяся в черное платье с открытой спиной, у которого длинная юбка была на самом деле брюками, с презрением смотрела на Чармиан.
И тут за занавесом появился Алекс.
— Что с Чармиан? — сразу же спросил он.
Мадам выразительно пожала плечами.
— Эта дура боится публики! — прошипела она.
Алекс взял девушку за руки и поднял со стула.
— Ты же не можешь подвести нас всех? — мягко спросил он. — И Леона, и Алтею, и особенно меня?
Он взял обе ее ладони в одну свою к нежно поглаживал их.
— Ну чего ты испугалась? Этих дамочек, из которых ни одна не может сравниться с тобой? Вот уж не думал, что ты такая трусиха.
Пальцы Чармиан, только что холодные как лед, согрелись от его прикосновения. Теплая волна пробежала по всему телу. Она дрогнула, как натянутая струна.
Вернулась Дезире, и Алекс, взяв Чармиан за плечи, подтолкнул ее к выходу.
— Иди, Чармиан.
Она отпрянула.
— Черт возьми, Чармиан, — процедил он сквозь зубы. — Иди же!
Он вывел ее за занавес, и Чармиан, осознав, что она уже на публике, пошла по проходу как механическая кукла, устремив взгляд на море, видимое в окне.
Она не смогла показать свой наряд во всей его красе и лишь прижимала к себе серебристую накидку, как будто ее знобило. Зал казался ей бесконечным, но в конце концов она дошла до стены и повернулась.
Она увидела, что Алекс стоит в конце зала и пристально смотрит на нее. Даже на таком расстоянии она ощутила магнетизм его взгляда, ободрение, исходящее от него.
И вдруг, как это уже было однажды в студии Леона, нервозность Чармиан исчезла. Она гордо вскинула голову и пошла по залу профессиональной походкой манекенщицы. Чуть спустив с плеч накидку, она поворачивалась так, чтобы показать все достоинства платья. А потом начала играть накидкой, то распахивая, то запахивая ее.
Солнечные лучи, льющиеся через высокие окна, высвечивали ее янтарные волосы, нежную белизну рук и плеч, сверкали на серебряной отделке платья и накидки. В светлом ореоле она плыла по залу, и все взгляды были прикованы к ней, но она замечала только один, который, казалось, гипнотизировал ее — взгляд Александроса Димитриу.