— Поклонники пришли, здорово!
Один был часовых дел мастер, давний-давний знакомый Клюева.
— Маэстро! — воскликнул он и упал на колени, в знак признательности прижав к сердцу руку.
Спутник его сказал напрямик:
— Дай четвертной, Паша. До получки.
— А ты кто?
— Бывший механик твой, в одном гараже.
— Я тебя не помню.
— Зато я тебя помню, кулак твой, — улыбнулся механик. — Я пришел с тебя получить, но могу и отдать, если внешностью не дорожишь.
Разговор происходил в присутствии артистов и был им не совсем понятен. Две хористки выскочили из уборной.
— Дай ты ему четвертной, — вмешался часовых дел мастер, — а мне не надо. Мне искусство давай.
Павел Сергеевич, поразмыслив, достал бумажник, отдал механику купюру.
— Плохо ты, видно, кулак мой помнишь, — сказал он.
— Ага. За каждую поломку метелил.
— Жаль, не прибил. Надо дела до конца доводить, как жизнь показывает, — усмехнулся Клюев.
Прозвенел звонок, поклонники заторопились.
— Мы в пятом ряду, если что, — сообщил, уходя, часовых дел мастер.
Дверь закрылась и отворилась снова, возник еще один поклонник, сегодня к Клюеву было целое паломничество.
Этот, проковыляв, сел в кресло рядом с Павлом Сергеевичем, заглянул ему в лицо.
— Нет! — закричал Клюев, так что гость вздрогнул.
— Нет так нет, — сказал Брызгин. — А что именно?
— То, что в мыслях у вас. Я и ваши научился отгадывать.
— Если все-таки «нет», — улыбнулся старик, — значит, я не обладаю такой силой внушения.
— Вы многим не обладаете, чем он обладает, — сказал Клюев.
— Ну-ну. И где же он сейчас?
— Наверняка в кресле храпит. Живой.
— И пусть храпит, на здоровье, — опять улыбнулся Брызгин. — Не будем судьбу подхлестывать. Пусть все идет своим чередом, все события. Если тебя, конечно, это устраивает! — счел нужным договорить гость.
Снова прозвенел звонок, второй.
Шел в темноте по дорожке к дому. Не насвистывал, руками не размахивал, дирижируя невидимым хором. Не споткнулся, не замер, увидев свет в окне на втором этаже — привычно горело оно, это окно, привычно ждал Клюева его бессонный гость-хозяин.
Но вместо Гундионова в кабинете Павел Сергеевич увидел свою жену. Она сидела с ногами на диване, читала книжку. Обернулась с улыбкой к мужу. Средних лет женщина, в очках, с короткой стрижкой.
— Ты?! — выдохнул Павел Сергеевич, застыв на пороге. — А где… где он?
— Кто-то еще должен быть?
— А почему ты здесь?
— А где ж мне? — Жена тоже стала удивляться. — Закончилась путевка, вот я и приехала. Какое сегодня число?
— Забыл.
— Может, ты все-таки подойдешь?
— Да, конечно, — спохватился Павел Сергеевич. Вошел в кабинет, сел рядом на диван.
— Плохо с памятью стало, Паша? Провалы?
— Ничего не означает.
— Надеюсь, — сказала жена.
— А у тебя? У тебя хорошо с памятью?
Павел Сергеевич спрашивал со значением, приблизив к жене лицо, глядя в глаза. Но смысл вопроса, похоже, был Марии Петровне непонятен. Брови ее чуть дрогнули, и только. В ней уже трудно было узнать Машу из станционного буфета, бессловесную девушку в фартуке и резиновых перчатках.
Проснулся от стука, топота. Опять в потолок била дробь чечетки, молотком в голову била: выходи, Паша, выходи! Он рванулся, испугав жену, с постели, выскочил из спальни.
Сын Валерий стоял посреди кабинета, ноги его выбивали дробь. Он был один, без своего партнера. Павел Сергеевич остановился в дверях, разочарованный.
Валерий сказал ему с грустной усмешкой:
— Давай!
Отец присоединился, постучал ногами. Но не получалось у них, не ладилось. Валерий засмеялся и сел на диван.
Павел Сергеевич спустился по лестнице. И тут вдруг двери спальни распахнулись, вышел… Гундионов. Не старый еще, каким был два десятка лет назад.
Это было тогда, в той жизни.
Гундионов вышел из спальни и, приложив палец к губам, шепотом сказал своему водителю:
— Тсс! Иди за мной.
Он завел Павла в сад, в укромный уголок. Здесь они сели на лавочку.
— Ты ведь холост? — спросил Гундионов.
— Ну, как сказать. И да, и нет.
— Так и скажи: расписаны?
— Да вроде есть задумка.
— Задумка мне нравится, — кивнул Гундионов. — Надо тебе жениться. Но на другой женщине.
— Зачем же мне другая?
— Ты брось. Я тебя не зря холостым на работу брал, — сказал Гундионов. — Свои виды, значит, имел. Вот я хочу, чтобы ты на Марии женился.
— Это на какой же?
— Ну, какая есть Мария?