— Попробуй, может, вверх пойдет.
— Нет, крепко сидим.
— А если попытаться двери раздвинуть?
— Один уже попытался. Футболист. Слышал?
Они еще некоторое время оживленно обсуждают ситуацию, вызывают лифтера звонком и голосом, пробуют шутить.
— В лифте я еще, кажется, не ночевал. Или ночевал?
— Предлагаю всем сесть на пол и сомкнуть глаза.
— Слушайте, а здесь душно.
Но мало-помалу оживление спадает, слышны уже раздраженные нотки, я чувствую на себе взгляды.
— Зачем тебе это было надо? Детский сад, ей-богу!
— Да, Ирка. Если это юмор, то, прости, не понял.
А подруга Альбина говорит:
— Конечно, некоторые привыкли до одиннадцати дрыхнуть, им не надо ставить будильник на шесть тридцать…
Потом наступает тишина. Кто-то громко зевает, садится на пол, кто-то приваливается к стенке… Мы сидим в глухом квадратном ящике, в безнадежности заточения.
Руслан придвигается ко мне, шепчет:
— Что ты имела в виду?..
…Потом стоим на улице, голосуем редким автомобилям. Все еще обсуждаем злоключения в лифте… Ночь, горят неоновые фонари, улица пуста. Наконец свободное такси, часть компании уезжает. Альбина напоследок обнимает меня с неожиданной нежностью, чуть смущенно и виновато машет рукой…
Мы остаемся вдвоем с Русланом.
Некоторое время идем молча, я стараюсь заглянуть в лицо своего спутника, но вид у Руслана непроницаемый — ни осуждения, ни обиды. Как ни в чем не бывало, он спрашивает вполне будничным тоном:
— Что отец? Как здоровье? Там все эти разговоры, к счастью, не подтвердились?
— К счастью. Впрочем, он больше не ходил. Ты же знаешь его отношение к врачам.
— Да-да… Ну а этот твой начальник… Аркадий… как его там… Больше не возникал? Нет?
— А почему ты спрашиваешь?
— Да вот… хочу понять, что с тобой происходит. Это что — раздражение? Или тоска? По какому поводу? Что-нибудь конкретное? Или вообще? Это можно как-то сформулировать?
Он расспрашивает мягко, с сочувствием, а я молча шагаю рядом. Но он, похоже, и не ждет от меня слов.
— Неужели нельзя просто прожить день, а? — продолжает он с легким укором. — Просто прожить… Без глубокомысленной мины, без поисков смысла, без самокопания? Хватит, ей-богу. Неужели ты еще не устала от всего этого? Зачем?.. Что ты хочешь изменить? Вот ты, вот я, ночь, река, луна, мы идем рядом… Разве этого мало?
И тут я словно впервые замечаю, что мы вышли на набережную, идем вдоль парапета, и ночь действительно лунная, звездная, катит свои воды река, и нас всего только двое… И я обнимаю Руслана, вдруг приникаю к нему — так просто, без слов.
Потом впереди показывается зеленый огонек такси.
Зал судебного заседания.
Разложив бумаги, сижу за своим адвокатским столиком, вглядываюсь в лица заполняющих зал людей. Самих судей еще нет, пустуют массивные кресла с гербами на высоких спинках, не видно и Костиной на скамье за строгим барьером… «Зрители» усаживаются поудобнее, в ожидании смотрят на закрытую дверь совещательной комнаты. Вот группкой входят в зал девушки с почты в одинаковых мини-юбках, садятся, о чем-то шепчутся, опасливо озираясь по сторонам… А вот и сама заведующая с неизменным ромбиком на лацкане… Кивает мне издали, занимает место рядом со своими девушками… Потом появляется старичок завсегдатай, коротающий свои деньки на процессах…
Подхожу к девушке-секретарю:
— Раечка, вы Федяеву повестку посылали?
— Федяеву? А как же. В первую очередь — ему. — Она отрывает взгляд от бумаг и говорит с улыбкой: — А вас, я слышала, поздравить можно?
— Поздравить? С чем?
— Ну как же. Приговор-то отменили. Помните? Ограбление ларька, там этот Безбородько… В пятницу бумага пришла. Как-никак по вашей кассации, а? Здорово!
Это и в самом деле здорово, это не так уж часто бывает в нашей адвокатской практике, полагалось бы отреагировать, но я говорю:
— И все же, Раечка. В зале его нет.
— Кого нет? Федяева, что ли? Ну, значит, в коридоре где-нибудь курит. Никуда не денется.
Но, помешкав, она все же выкликает фамилию потерпевшего и, не получив ответа, обеспокоенно поднимается со своего места. Мы выходим в коридор.
Там много народу, люди стоят группами у дверей залов, что-то горячо обсуждают. И в эту минуту я вижу Костину в сопровождении двух конвойных. Они движутся гуськом к нашему залу, Костина — посередине, сцепив руки сзади… Она не замечает меня в толчее, проходит мимо…
Раечка-секретарь спрашивает, напрягая голос: