Девушка, вцепившись в пробковый матрас, дрейфовала под самым полом-потолком, где оставалась полоска воздуха; войдя в бар, водолаз, видно, что-то нарушил в хрупком равновесии — вода пошла вверх, поднимая матрас, девушка уперлась головой в эстраду. Водолаз вынырнул, увидел близко лицо с вытаращенными глазами. Лицо сразу придвинулось, обняли водолаза руки, повисло на нем тело. Вода наступала, со свистом уходил воздух, в запасе у спасателя были мгновения и дыхательный аппарат наготове.
И вот уже опять отжимал он дверь, протискиваясь в коридор, да еще потом вытягивал за собой тело. Навстречу двигались водолазы, новая смена. Другие, невидимые, работали в недрах судна, он слышал, как кряхтели они, карабкаясь по лестницам, гремели дверьми кают. «Подушка, подушка, трое в кинозале!» — звучало в наушниках. «Стучат в кубрике, слышу стук, не могу пробиться в кубрик!» — «Аппараты в бильярдную, двое в бильярдной!» Спасатели тяжело дышали, всплывая к потолкам-полам. Стучали в стены узники «Армавира».
По аллеям, как по улицам, ходили люди, свои тут были законы движения. Затишье свое и напряженные часы пик, когда со скамеек вставали, с газонов, из кустов выскакивали на перекличку, офицера со списками обступали молчаливой толпой. Или появлялись в воротах родственники, прямо с поезда вбегали в парк, имена выкрикивали. А потом снова отбой, тишина, приезжие разбредались кто куда, рассеивались по скамейкам, газонам. Лезли на аттракционы в неподвижные лодочки и самолеты, даже кабины чертова колеса спешили занять.
А он не бегал, не кричал, он без слов на пути вставал, фотографию показывал. И будто ответа не ждал, только в лица смотрел. Ему говорили:
— Вы ж подходили уже, спрашивали.
— Еще раз спрашиваю.
Людей разглядывал, пока они Марину разглядывали. Одно и то же слышал, неутешительное: не встречали, не видели. Отходил ни с чем и дальше, прихрамывая, шел, чтобы снова встать у кого-то на пути. Ни минуты покоя не знал.
А потом уже не ходил-бродил по парку, просидел день в кустах, в укромном шалашике. И ночью там спал, и весь другой день сидел. Поселился, в общем, в этой своей гостинице, где одно только и было удобство: аллея просматривалась, и, кто бы ни шел, все оказывались перед ним, перед его всевидящим оком. Раз-другой выскакивал он зря из засады, вываливался, пугая людей, из кустов. Схватил даже шатенку, шептал ей в лицо: «Марина, Марина!», она в ужасе выдавила: «Светлана!»… Потом не женщину, мужчину настиг, встал перед ним и стоял молча, лицом к лицу, глядя в глаза. А потом больше не покидал убежища, сидел только и смотрел, и, пока росла у него борода, все быстрее вокруг хоровод кружился, громче звучали голоса, и летел уже с аллеи смех. С каждым мгновением жизнь брала свое, а его надежда таяла, таяла: где же Марина, если она здесь, не в пучине морской, а на берегу, здесь?
Вот голос ее почудился. Выглянув из-за кустов, Семин увидел человека в тенниске посреди аллеи, полная женщина перед ним стояла стеной, преграждая путь. Даже руки расставила, чтобы его задержать:
— Куда, куда ж ты, Паша? Ты посмотри на меня, это я, Катя, жена твоя! Что ж ты бегаешь от меня, Паша?
— Так вы за мной, по-моему.
— Да что ты, Паша? Я не понимаю. Я ж жена, жена! Свадьбу с тобой серебряную в апреле!
— Да бросьте вы ерунду-то! — Мужчина, пожилой, солидный, начал сердиться. — Дайте пройти, жена! Не моя, слава богу… Руки! Ну? Руки, я прошу вас!
— А вон сынок твой, Славка. Или тоже не твой?
Подошел молодой лейтенант, обнял мужчину:
— Ну, батя! На похороны, честно. Ехал… А ты вон живой!
— Еще и сына придумали. Руки! — уже кричал мужчина. — Руки, воин! Смирно!
Но они в него вцепились с двух сторон, повисли. И еще на подмогу человек подоспел, стал укорять:
— Что ж ты прикидываешься, Павел Петрович, стыдно слушать. Может, и меня ты не признал? Кокорин я, зам твой с арматурного, может, ты и меня, как? Или, скажешь, я не Кокорин, ты не Смирнов, что ли?
— Соловьев.
— Это с каких же ты пор Соловьев? — Женщина перестала плакать, промокала глаза платочком.
— Я Соловьев, физик-теоретик. Товарищи, вы обознались, я другой человек, поверьте, — убеждал Смирнов-Соловьев. — Арматурный тут ни при чем. И жена моя, извините, на вас непохожа. Я как раз иду ей звонить, на переговорный. Я в отпуске, товарищи, в доме отдыха «Чайка»…
— В доме отдыха? Ну батя! — изумился лейтенант. — Тебя ж из корабля вынули, из этого, как его… из пузыря, что ли, или подушки!