— То-то и оно! — вздохнул зам.
А женщина сказала не Марининым голосом, а своим собственным, громким, внятным:
— Ну-ну. Я не я, и кобыла не моя. Так теперь, значит, будет. Здорово придумал, теоретик.
Она грозила мужчине пальцем, готовясь продолжить речь, ей было что сказать. Но выскочил вдруг из кустов Семин, чуть не сбил женщину с ног. Побежал по аллее.
Две шли впереди, он и она, неразлучная парочка. За руки держались, будто срослись. Шли и ушли, прогуливаясь, от погони, хоть и бежал за ними Семин изо всех сил. Исчезли вдруг, растаяли в сумерках. А он, потеряв парочку из виду, ходил взад-вперед по аллее. И нырнул наконец в кусты, отыскав едва приметную тропинку.
Когда выбрался на поляну, они уже лежали в траве. Еще мгновенье, и он бы увидел то, что постороннему взгляду не предназначалось. Но Наташа вдруг оттолкнула своего спасителя, села, вглядываясь напряженно в темноту, туда, где стоял Семин.
— Валера? Ты, Валера? — сказала она. — Это ты, я знаю. Ты здесь, ты пришел!
Она все сидела неловко с повернутой к Семину головой. Платье на ней было задрано, волосы растрепаны. Но смотрела без страха, говорила без волнения:
— Зря в Угловое не поехали, в дом отдыха! Просила, просила: поехали, Валерочка! Еще б сэкономили. А ты с этим круизом завелся. Бегал по-тихому путевки выбивал. Упрямый ты, Валера!
Отвернулась, прикрыв лицо ладонями. Опять подняла голову:
— Валера? Это ты? — Слезы наконец брызнули у нее из глаз: — Прости меня, Валера, прости! Я не виновата! Прости!
— Так это не он, ты чего? — сказал ее спаситель Тимур. — Это ж совсем другой чувак.
Семин подошел ближе, но Наташа его словно не видела:
— Придешь, я знала. Но я не виновата. Я всю жизнь с тобой хотела, а получилось? Недели не прожили! Потому что… потому что ты не умел танцевать! — вдруг сказала она и вытерла слезы. И повторила: — Ты не умел танцевать, Валера! Ты со мной не пошел! Тянула тебя, а ты никак! Другой какой-то пошел, нерусский. Я не виновата, не виновата!
Опять она плакала, Тимур ее утешал. И опять уже сидели, обнявшись, в траве, привычно исцеляя горе ласками. И не отвлечь теперь было их друг от друга, не разнять.
Но страсти эти Семина не занимали, слезы сердца не трогали. Он сказал парню:
— Погоди, джигит, ночь длинная.
Тимур поднял голову:
— Вы кто?
— Не Валера.
Семин ждал, неумолимо возвышаясь над парочкой. Тимур встал с травы. И когда Семин двинулся в глубь кустарника, он без слов пошел следом. Он был в себе.
…На аллее Семин сказал:
— Я тебя давно поджидаю. Борода вон выросла. — Он провел рукой по небритой щеке. — Ты вор? Кто? Любовник? Или в одном лице?
— Насчет вора я не понял.
— Кто ж по каютам шурует, пока хозяева на палубе развлекаются? Но там в сто третьей пассажирка была, она тебя приметила.
— Не меня, значит. Спутала.
— Тебя ведь не спутаешь. Ты здесь один такой.
— Да, верно! — вдруг согласился легко парень. — Но я ее тоже приметил. Из душа голая вышла. До сих пор приметы перед глазами!
— Чего ты полез в сто третью?
— Ну, вор, вор. Интересуют женщины и вещи их особенно, — смеялся Тимур. — Вы уж очень издалека подъезжаете, — помолчав, сказал он. — Там в каюте только эта голая была. Больше никого.
— Кто ж там еще должен быть? — спросил Семин.
— Ну, другая пассажирка, соседка голой.
— Кто-кто?
— Ну, кто вас интересует в сто третьей. Марина.
— Повтори.
— Марина!
Семин молчал. Парень на него смотрел с любопытством, разглядывал. Спросил:
— Тоже, значит, на ней зациклены? Поздравляю.
— Кто ж еще на ней?
— Еще? Ну, вот я! — отвечал после заминки Тимур. — В баре познакомились. Каждый вечер она там. Я ее так и прозвал: девушка из бара. А потом пропала. Прихожу — нет ее. День нет, другой. На танцах, нигде. Я весь корабль обегал. В каюту стучу. Сунулся, а там соседка. Марины не было.
— Не было?
— Нет. Я ее больше не видел.
Семин постоял молча и двинулся по аллее. Тимур не знал, идти ли за ним. Пошел. Нет, не окончен был разговор, без слов продолжался: сели на скамейку, Семин достал фотографию. Парень ее долго изучал в неясном свете фонаря.
— Разглядел?
— Разглядел.
Тимур кивнул, что означало: она.
— Как это ты впотьмах?
— Помню хорошо. Шатенка, бледная такая, красивая. В синем платье. Светлые глаза. В баре сидели, весь вечер я ей в глаза смотрел. И еще походка!
— Что походка, что?
— Ну, не походка… Держится так прямо. Она как струнка!
Семин сидел, прикрыв ладонью лицо. Сказал вдруг: