— Нет.
— Ну, тогда держись, в обморок не падай, чур! Смотри на меня… Это я, я. Аксюта моя фамилия. Ну? Неужели не помнишь, где мы с тобой и что?
— Не имеет значения, — сказал Семин.
— Ладно, в другой раз…
— Другого не будет. Зачем ты мне звонил?
— Ну, как? Подключил. Твои дни, мои ночи. Я ж в бегах.
— Зря!
— Что?
— Зря звонил, капитан, — усмехнулся Семин. И повернулся к соседу, в руке его был пистолет. Приставил к виску… Щелчок, осечка!
Дождик все накрапывал. Аксюта сидел окаменев.
— Это я уже на том свете? — спросил он.
— На этом. Извини.
За что извинялся? Что хотел пристрелить? Или что не пристрелил? Шел по пустому парку к чертову колесу. Смеркалось, летели по бледному небу облака, колесо, казалось, падало на Семина. Он залез в кабинку, сел, прикрыв глаза.
Утром солнце его ослепило. И в уши музыка, как гром, ударила. Он взлетал вверх в кабинке, колесо двигалось!
— Что? Музыка почему? Что такое? — бормотал поражение Семин, поднимаясь над парком. Пестрые толпы курортников ползли по аллеям, грохотали ожившие аттракционы. Колесо остановилось, он повис в вышине, кабинка раскачивалась. Вдруг открылось море, бескрайняя шевелящаяся лента пляжа, запруженная транспортом набережная. И — вдали еще парки, аттракционы, а над ними, совсем далеко, самолет в небе. Все двигалось, сверкая, бухало и свистело, все куда-то бесконечно шло и пело бодро эстрадным голосом.
— Отставить! — закричал Семин, он оглох, ослеп на солнце. Никто не услышал.
Нет, услышали:
— А траур кончился! — сказала девочка с бантом, она была рядом, в соседней кабинке.
Опять поехало колесо. Да Семина вдруг донеслось:
— Нашел! Нашел!
Был еще один в парке, кто кричал среди грохота без надежды. Он, Аксюта. Стоял внизу в толчее, махал отчаянно Семину.
Только кабинка приземлилась, он выскочил, бросился вслед за вечным своим спутником, не привыкать было. Аксюта отважно рассекал толпу. Сгорбленный, будто для тарана, с растрепанными седыми волосами, он бежал впереди и все оглядывался, кричал что-то Семину. Они были уже за пределами парка, свернули с многолюдной площади в переулок, потом во двор и еще в другой двор, шли мимо гаражей и наконец остановились в каком-то заваленном хламом закутке, где Аксюта сразу привычно выдвинул из угла пустой ящик, уселся. Здесь, видно, теперь было его убежище.
— Ну? Что? Где она? Где? — выдохнул Семин.
Аксюта, казалось, не слышал, смотрел в сторону.
— Говори! Где? Что молчишь?
Опять не услышал ответа.
— Ты чего? А? Я… я спрашиваю! — Семин подошел, стал трясти своего спутника: — Спрашиваю, спрашиваю, говори!
И вытряс:
— Ну, пристрели меня, пристрели!
— Что?
— Не нашел, нет, нет… нет!
Семин отпрянул. Он так и не понял:
— Что? Ты… нет? Нет? Но ты кричал!
— Да.
— Почему ты кричал?
— Я не знаю. Вырвалось. Вдруг захотелось, чтоб ты с этой верхотуры слез!..
Семин тяжело опустился на ящик.
— А я ведь тоже… рисковал! — повысил голос Аксюта. — На маскировку плюнул, бегал, тебя искал!.. Думал, все, уехал, прощай!..
Он порылся, откуда-то из-за спины выдернул бутылку, нашелся и стакан, один, правда.
— Давай?
Взглянув на гостя, больше, однако, не настаивал, налил, быстро выпил.
— Ну, ты прости меня, ладно? Простил? Тут такое дело… Я без тебя не могу. Влюбился! — Аксюта засмеялся, подмигнул Семину, настроение заметно улучшилось. — Ну, вот чего я тебе звонил, ты спрашивал? Подключал, да. Потому что замкнутый круг. КПЗ меня не пугает и пушка твоя тоже. Но если я к ним сам приду, кто ж за ней-то будет, за Маринкой? Я ведь один знаю, что она на корабле плыла. А так вроде ее там и не было… Ты понял? — Он и впрямь с нежностью смотрел на Семина, улыбался. — Так чего звонил, сказать? Честно? Сам-то ты мне не нужен, ты мне сдался! Но теперь ты — это она, ясно? Потому что папина дочка, копия. Ух, ямочка у тебя на щеке, точь-в-точь!..
Помолчал. Все разглядывал с улыбкой Семина, любовался.
— Ну, давай, давай, бабахни из пушки, вон как хочется! Что, слабо еще разок? Давай! — Вдруг рассердился: — А себе в лоб? Как? Офицер! Честь! Это же она от тебя сбежала, от тебя! Думаешь, я, что ли, был ей нужен? Да она лишь бы приткнуться, все равно к кому! Ты же ее замучил, девчонку, кровь сосал, душу! — Помолчал, усмехнулся: — И что за любовь у отца такая? Почему ты, как Ольгу посадил, не женился? Вот поэтому. Потому что Марина, потому что любовь! Понятно, нет?
— Понятно, — отозвался равнодушно Семин.