В подтверждение своих слов он беспомощно разводит руками.
Я молчу.
— Так, — переходит Федяев на деловой тон. — Что нужно сделать? Что написать?
— Да нет, писать ничего не надо. Вы уже написали.
— А что тогда?
Я долго смотрю на него.
— Прийти в суд — когда там, тридцатого, что ли? И дать какие-то показания?
— Это ваша обязанность.
— А что я должен говорить… чтобы ее там… ну, чтобы, в общем, ее выпустили… Ее могут выпустить?
— Не знаю.
— Так что же все-таки я должен говорить?
— Как — что? Правду, Федяев.
— Правду и только правду? — усмехается он невесело. И молча стоит задумавшись, глядя в сторону.
— Вот-вот. Именно, — говорю я. — И не здесь, не мне, а там, на суде. Всем. Тридцатого числа сего месяца. Ведь вы не раз изъявляли желание ей помочь… Не так ли?
Он смотрит на меня вполне дружелюбно:
— Разумеется!
Небольшое помещение в комиссионном магазине. Девушка в синем халате с пристрастием разглядывает черные тупоносые туфли.
— Не надевали?
— Ни разу, — клянется Руслан. — Хорошие туфли, честное слово! Просто, как говорится, не подошли…
Девушка-приемщица не склонна к разговорам.
— Распишитесь, вот здесь. «С оценкой согласен».
Руслан ставит лихую подпись.
Идем по улице. Настроение веселое.
— Проверим? — Он останавливается у знакомой телефонной будки.
— Да нет, она на даче. До вторника.
— А вдруг на полдороге решит возвратиться? — смеется Руслан.
— Слушай, Руслан Андреевич, такой странный вопрос… Ты любил когда-нибудь? Только серьезно!
Он смотрит на меня с интересом.
— Да нет, чудак! Я ведь не о романах твоих спрашиваю. Ты скажи — любил? Знаешь, так, чтобы до ненависти один шаг?
— Что я должен на это ответить? — спрашивает со вздохом Руслан, готовый вытерпеть очередную мою причуду.
— Нет, ты не пугайся. Это ведь не обязательно для каждого. Это как музыкальный слух — у одного есть, у другого — отсутствует, — продолжаю я. — Своего рода талант, правильно? Я даже не знаю, кто счастливее. Тоже вопрос!
— Что это ты сегодня? А? — спрашивает Руслан и снова притормаживает у будки телефона-автомата. — Давай все-таки наберем, проверим…
На этот раз мы обходимся без ужина. Входим в квартиру и долго стоим в темноте обнявшись. Молчим. Потом он говорит:
— Ты себя насилуешь.
— Нет.
— Я это чувствую каждый раз.
— Вот глупости! — Я обнимаю его крепче, но он мягко отталкивает меня.
— Нет-нет. Тебе нужно взять отпуск, отдохнуть…
Я снова обнимаю его.
— Пусти, пусти, — говорит он с изумлением, — ты задушишь меня…
— Но я так хочу полюбить тебя… Слышишь?
Он все же высвобождается из объятий:
— Ты устала. Пойдем.
— Устала?
— Конечно, — кивает он и уже идет к дверям.
Потом сидим на диване, слушаем пластинки. Какие-то старые сентиментальные вальсы. И вдруг Руслан начинает хохотать…
— Ты что?
— Пластинка… Пластинка-то на других оборотах… Вместо тридцати трех — сорок пять… Слышишь?
Я только сейчас словно впервые услышала эту странную музыку… Пытаюсь встать, но Руслан удерживает меня:
— Пускай. Сорок пять — в этом что-то есть!.. Ну ладно. Сделай мне по такому случаю кофе…
— Кофе — на ночь?
Когда я с подносом в руках возвращаюсь в комнату, Руслана на диване не застаю. Нет его и в соседней комнате. Нет и в прихожей… Ушел!
— Кстати, Ирина Петровна… Как там ваша Антигона?.. Что нового?
Обеденный перерыв. Как всегда, сидим в нашей «стекляшке».
— Произошла ужасная вещь!
— Что такое?
— Даже не хочется говорить.
— Она заявила отвод суду?
— Хуже!
— Вам?
— Нет… — я вздыхаю. — Я сама… поступила до ужаса непрофессионально… Нанесла визит потерпевшему.
— Вы? — и Ольга Аполлоновна смотрит на меня в удивлении. — Как же так?
— Можно сказать, непреднамеренно. В состоянии аффекта.
Все сидящие за столом повернули ко мне головы. Илья Ефимович замечает снисходительно:
— Ну ладно, мы это вам как-нибудь простим… Мне только вот что не нравится в вашем поведении… Вы ничего не едите. Это вредно. Не только для здоровья… Я, кстати, не верю во все эти голодания, чистый авантюризм, человек должен есть… — И как бы в подтверждение Илья Ефимович отправляет в рот вилку с пельменем. — Но я сейчас говорю о профессиональной стороне дела. Адвокаты, которые переживают душевные драмы подзащитных, как это ни привлекательно со стороны, они, заметьте, редко выигрывают дела. Какой-нибудь циник с толстой декоративной палкой и трубкой в зубах, которого прорабатывают на всех собраниях, он, учтите, со своей трубкой и своим хладнокровием…