— Кто-кто?
— Федяев. — Я смотрю на него оторопело, и он спешит пояснить: — Ну, потерпевший. Так, кажется, на вашем языке?
— Так, — киваю я. Все еще не могу прийти в себя. — Так вы Виталик? Нет, невероятно. Как вы сюда попали?
Теперь уже недоумевает он:
— Как попал? Очень просто. Узнал в консультации адрес, позвонил в дверь, ваш супруг мне открыл…
«Супруг» вступается за гостя:
— Ну что ты к человеку пристала, действительно? Как попал? Через парадную дверь, не через стену… — И, адресуясь к Федяеву: — Не волнуйтесь. Вот угощайтесь лучше… — Он кладет в тарелку гостя кусок мяса.
— Нет-нет, спасибо, я не голоден… — Федяев берет вилку в левую руку, аккуратно отрезает ножом ломтик мяса, жует с отрешенным видом.
— Выпить хотите? — предлагает Руслан.
— Выпить? — гость грустно усмехается. — Увы. Не тот случай. Супруга вам объяснит. — Он бросает на меня выразительный взгляд и говорит, все более обретая уверенность: — Но, знаете, я рад, что попал к сверстникам, так сказать, к своему поколению. Нам легче понять друг друга… Значит, в двух словах… Я хочу знать, что там, какие дела. И как можно ей помочь… Видите ли, — он опять смотрит на меня, — тут такая сложная ситуация. Потерпевший, так сказать, не имеет претензий. Словом, я не хочу, чтоб ее там приговорили. Ничего этого не нужно в данном случае. Вы меня слушаете?
— Нет. Не слушаю.
— Да-да, я понимаю. Мои показания на следствии и тому подобное… Но это было, так сказать, сгоряча. Ну, под горячую руку. Я вовсе не заинтересован… Почему вы меня не слушаете?
— Я послушаю вас на суде.
— Я понимаю. Но у нас сейчас с вами одна задача. Мы хотим ей помочь, верно? То есть и вы хотите ей помочь, и я. Мне вовсе не легче от того, что она сейчас сидит в этом… в изоляторе. Я тоже, в общем, морально страдаю…
— Послушайте. Поберегите ваше красноречие до суда. Моя профессия не позволяет мне вести с вами беседы. И тем более в домашней обстановке.
— Видите ли… — он словно и не слышит моих возражений. — Я что могу сделать? Написать письмо суду… Я, например, считаю, что это заскок. И этим газом, теперешним, нельзя отравить, это я специально выяснил. То есть не могло быть смертельного исхода. Так? Это, наверное, меняет дело. Или не меняет?
— Не знаю. Спросите у прокурора.
Он смотрит на нас с Русланом.
— Ну зачем нам становиться на формальные позиции?.. Мы с вами хотим одного, правильно?
— Разве вы не слышали, что я вам сказала?
— Хорошо-хорошо. Все. А когда вас можно застать?
Я молчу. И он молчит. Я смотрю на дверь. И он, вслед за мной, смотрит на дверь. Я поднимаюсь. И он поднимается.
— Дай человеку доесть, — говорит Руслан.
— Ничего, — отвечаю я.
— Ничего, — соглашается со мной сам Федяев и молча, как-то растерянно идет к двери.
Пробормотал, уходя:
— Так я все-таки напишу. Да?
Закрывается дверь. Наступает пауза. Руслан следит за мной взглядом.
— Ну-ну, — произносит он наконец. — А ты, оказывается…
— Что — оказывается?
— Никогда еще не видел тебя… при исполнении! А что за тип?
— Подлый тип.
— Ты — так уверенно?
— Да.
— Нет, я тоже думаю, что подлый. Украл у нас столько времени…
Мы гасим общий свет, включаем ночник. Садимся рядом на диване. Сидим молча.
— Давай включим музыку. Поставить пластинку?
— Нет, — говорит он. — Сиди. Больше я тебя никуда не отпущу.
И в эту минуту мы отчетливо слышим, как поворачивается ключ в замочной скважине, скрипит отворяемая дверь. В прихожей возникает моя тетя. Собственной персоной.
— Добрый вечер, — говорит она после паузы, пытаясь сохранить невозмутимый вид.
И Руслан в тон ей, не теряя хладнокровия, приветствует:
— Лидия Константиновна! Как кстати. Мы только что о вас говорили… Садитесь, пожалуйста… Разрешите за вами поухаживать…
И снова — следственный изолятор. Сегодня третья наша встреча, и, похоже, Костина уже привыкла ко мне, к моему присутствию и вопросам… Сидит с независимым видом, смотрит выжидательно.
— Итак, Валентина, вы на протяжении семи или восьми лет, можно сказать, содержали Виталия Федяева, жертвовали для него всем, даже здоровьем… я имею в виду ваше донорство, и в результате он же, Федяев, отплатил вам черной неблагодарностью. Так? И это — то, чего вы не смогли пережить!
Она спокойно выслушивает эту мою формулировку, никак не реагирует.
— Так?
Молчит.
— Кровь ходили сдавать?
— Ну и что? Значок имею.
— Какой значок?