Комбат отмахнулся от доклада.
— Хорошо, Платон, что поторопился. Пойдем, комбриг вызывает. Тебя персонально. Ждет. Я уже сообщил, что ты возвращаешься. Готов?
— Тридцать три раза готов, товарищ подполковник. А по какому поводу «на ковер»?
— Я думал у тебя спросить.
— Виноват, товарищ подполковник. Не в курсе.
— Я — тем более. Погнали…
Пройти до штаба бригады двести метров — не марш-бросок на полсотни верст совершить. То есть это не есть сугубо важный с психологической точки зрения подвиг молодого солдата, когда он сам себя впервые в жизни перебарывает настолько, что перестает осознавать собственные ощущения. Мы перехода от штаба до штаба не слишком страшились и потому быстро с дистанцией справились. Дежурный по штабу громко, как натуральный рыжий кот, зевнул и показал на лестницу не кивком головы, а пальцем. Видимо, совершать направляющие движения кивком — это абсолютная привилегия дежурных по штабу нашего батальона. Когда дежурю, тоже обычно обозначаю направление движения кивками.
Разница между двумя штабами состояла еще и в том, что в штабе бригады не командир сидел в кабинете начальника штаба, а начальник штаба сидел в кабинете командира. Причем оба за командирским столом, хотя командир, как ему и полагается, в офисном кресле на колесиках, а начальник штаба на обыкновенном стуле с жестянкой, на которой значится инвентарный номер. Полковник с подполковником что-то рассматривали в мониторе компьютера. Увидеть изображение мы не могли. Но, судя по тому, что к компьютерной «мышке» ни один из старших офицеров не прикасался, они не в игрушки играли.
Подполковника Солоухина будто и не заметили, но меня вдруг стали внимательно ощупывать глазами. Так внимательно, что я даже щекотку почувствовал. Впрочем, «ощупывание» длилось недолго. Взгляды полковника и подполковника синхронно переместились на монитор, потом опять на меня, потом опять на монитор, потом друг на друга.
— Просто удивительно… — сказал полковник Звенигородский, качая головой.
Я не знал, что и предположить. Никаких персональных данных я в Интернете, точно помню, не оставлял. Даже никаких комментариев к чужим выступлениям никогда не писал, поскольку судьба моя — военная разведка, и не стоит офицеру спецназа военной разведки себя как-то рекламировать.
— Даже родинки… — сказал подполковник Велеречивый.
Чем им не понравились мои родинки, я не понял. На видном месте у меня только три родинки. Все три расположены аккуратно в одну линию поперек горла. Конечно, на теле у меня есть и другие родинки, но те не считал. Я не любитель себя перед зеркалом рассматривать.
— Раздевайся, старлей! — потребовал полковник Звенигородский.
— Как, совсем? — слегка возмутился я, несмотря на уважительное, хотя и не трепетное отношение к армейской субординации.
— Китель сними. И рубаху…
Полевой китель был надет на голое тело, потому задача упрощалась. Ощутил себя будто перед неумолимой врачебной комиссией, а совсем не перед своими командирами…
— Ну, подкачаться у него время и возможность есть. А строение тел идентичное. Почти не отличить. Только татуировка…
— Ты, старлей, татуировки любишь? — спросил Звенигородский строгим тоном.
— Никак нет, товарищ полковник.
— Нарисуем… Привыкнешь… — серьезно пообещал начальник штаба. Командир бригады согласно кивнул.
— А зачем мне татуировки? — поинтересовался я с нотками возмущения.
Командир бригады махнул рукой, подзывая меня к монитору. Вместе со мной и комбат двинулся, хотя его никто не звал. Но был жестко остановлен поднятой ладонью полковника Звенигородского:
— Свободен, Виктор Иванович. Спасибо…
Комбат слегка обиженно посмотрел на меня, но команду выполнил, развернулся и вышел из кабинета. И никто не обратил внимания на то, что он вышел молча. Может быть, только я один из троих знал, что так подполковник Солоухин начинает злиться. Старшим по должности, по большому счету, наплевать на то, что кто-то из их подчиненных злится.
Я же заглянул в монитор. Какой-то человек с отвратительной физиономией, по пояс обнаженный и демонстрирующий свои неплохие, хотя, на мой взгляд, излишне объемные и потому тяжелые мышцы, смотрел на меня прямо и нагло. Я даже подумал, что это я сам смотрю, но лицо не понравилось, я не умею смотреть так нагло.
Грудь человека украшала какая-то сложная татуировка, изображающая дерущихся драконов на фоне непонятного происхождения растений, чем-то похожих на привычный для каждой российской деревни чертополох.