Ей начало всё это надоедать — тишина, нарушаемая только хрустхрустхруст, треск, хруст. Она пыталась петь про себя, репетировать речь перед Министерством и фантазировать, как ей повстречается владелец отеля, который бесплатно предложит кровать, душ и еду. Гермиона принялась было обдумывать блюда, которые съест по возвращении домой, но от подобных мыслей лишь измучилась голодом и неудовлетворением.
— Как думаешь, далеко ли город? Или любое цивилизованное место?
Малфой молчал так долго, что Гермиона уже и не рассчитывала на ответ. Выдохнув через нос, она перекинула сумку на другое плечо и, споткнувшись о камень, проигнорировала смешок. Она попробовала найти между собой и Малфоем хоть что-то общее. Сердцебиение, серое вещество… Итак, Малфой… кожа, да?
— Почему ты так заинтересована в возвращении в город, а не в поисках Флоралиса? — в его голосе сквозила показная скука.
Гермиона буквально почувствовала, как его глаза впиваются ей в затылок. Ладно, может, разговоры были и не такой уж хорошей идеей. Она не собиралась сообщать, что ожидает прибытия Министерства — если оно уже не объявилось.
— Припасы, — выпалила она. — Мне нужно больше припасов.
Малфой хмыкнул так, что ей сразу стало ясно: он видит её насквозь. Однозначно, больше никакой болтовни.
22 мая; 8:14
Они ночевали в нескольких метрах от берега реки, позаботившись о дистанции между спальными местами. Накануне и Малфой, и Гермиона пару минут недоверчиво всматривались в воду; какое-то время спустя Гермиона всё же решилась сделать глоток — и ничего не случилось. Вода была чистой, и она напилась так, что чуть не лопнула. Сегодня перед уходом Гермиона планировала наполнить свою бутылку — на случай, если придётся отклониться от реки, — но она не представляла, что делать с уже имевшейся водой. Она хотела сохранить её и провести по возвращению домой ряд экспериментов. Придется перелить её в жестянку и нести так, чтобы крышка не открылась и не протекла.
Малфоя на месте ночёвки видно не было — либо он уже ушёл, либо плескался в реке. Этот звук лишь усугубил дискомфорт в мочевом пузыре, и Гермиона поняла, что слишком долго игнорировала позывы собственного тела. Она поднималась с земли, словно какая-то старуха: ей пришлось извиваться и изгибаться, чтобы встать, не разжав бёдер и при этом не дав мочевому пузырю разорваться. Проковыляв за деревья достаточно далеко, она стянула джинсы и села на корточки, с облегчением уткнувшись лбом в дерево.
Она подхватила с земли несколько прилично выглядящих листьев и убедилась, что Малфой не маячил поблизости. Гермиона не представляла, как справлялись её далекие предки. Уж она-то точно постарается больше никогда не принимать туалеты, туалетную бумагу и мыло как должное.
По пути к реке, которым они шли вчера, она подхватила мантию и сумку. Гермиона не знала, что собирался делать Малфой, но она сама планировала пойти вдоль русла. Где-нибудь она натолкнётся на цивилизацию, и даже если не найдёт тот город, в который прибыла изначально, по крайней мере, сможет выяснить, как туда попасть. Если вдруг окажется, что она двигалась в неправильном направлении и город находится в противоположной стороне, она просто вернётся в него другой дорогой, заодно разыскивая растение.
Гермиона сомневалась, что оно растёт открыто — наверняка оно прячется или в пещере, или глубоко под водой, или в каком-нибудь другом укромном месте. Судя по этим островам, растение, скорее всего, окружено магией, и оставалось только надеяться, что Гермиона сумеет её почувствовать или разглядеть на ходу.
Гермиона остановилась как вкопанная и чуть не упала — вот был бы ужас, если бы Малфой это заметил и принял за проявление благоговейного трепета. А ведь она всего лишь удивилась при виде него — в голове промелькнула мысль, что он был полностью голым. Но нет — это выяснилось, когда Малфой сошёл с глубокого места на середине реки, и Гермиона рассмотрела резинку его белья. И всё же лицезрение Драко Малфоя в одних трусах было отнюдь не тем, что она рассчитывала или хотела увидеть — поэтому в течение нескольких долгих секунд глупо пялилась на него.
Его волосы были убраны назад, так же, как в юности, но возле ушей торчали короткие прядки. Тело было таким же чистым, как и лицо — ни веснушек, как у Рона, ни пигментации, которая обычно появлялась летом у Гарри. Малфой наклонился, и Гермиона увидела, как на его плечах задвигались мышцы и сухожилия; её глаза отказывались подчиняться командам мозга, но тут Малфой нырнул. Гермиона посмотрела на то место, где он только что был, моргая и совершенно не понимая, почему покраснела, и наконец отвела взгляд в сторону — это следовало сделать ещё десять секунд назад.
Это было любопытство, только и всего. Любопытство и безразличие, которые она испытывала, пока на него смотрела. У Малфоя не было ни выпирающего пуза, ни торчащих ребер, но и бугрящихся мышц, как у тех, кто проводит много времени в спортзале, не имелось. Его бледная кожа напомнила Гермионе о рыбьем животе, так что он был похож на… гигантскую рыбу-человека, стоящую в воде. В нём не было ничего особенного. Он был… сносным, возможно, даже типичным и совсем не соответствующим её ожиданиям. Не то чтобы Гермиона когда-либо об этом думала — вовсе нет, — но в тот краткий миг, когда она увидела, что на нём нет футболки, и краем глаза заметила его торс, она ожидала, что его фигура будет более… мальчишеской. Тощей, незамысловатой, менее оформившейся — а Малфой выглядел, ну, мужчиной, хотя ей следовало понять это давно, ещё тогда, когда он оседлал её в туннеле в Германии. В детстве Гермиона Грейнджер могла победить Малфоя и в магической схватке, и в обычной потасовке. Она разглядывала его потому, что это было странным, а её всегда разбирало любопытство, когда она сталкивалась с тем, чего не встречала раньше, только и всего.
10:37
Лишь несколько минут спустя, в течение которых Гермиона старательно не смотрела на Малфоя, она сообразила, что он рыбачил — по крайней мере, пытался. Поначалу она решила, что он либо учился плавать, либо практиковал диковинный водный ритуал. Гермиона, которую никто не мог обвинить в безделье, закатала штанины до колен и, оторвав от плаща полоску ткани, привязала своё перо к концу палки.
Рыбалка оказалась делом нелёгким. Скучные выезды, на которые её в детстве вытаскивал отец, были незамысловаты — бросай, жди, сматывай. Попытки проткнуть рыбину остриём стали одним из самых больших разочарований. Добыча была быстрой, Гермиона — медленной, угол атаки — почти всегда ошибочным, и после каждой пары ударов приходилось заново закреплять перо. Когда Гермиона убедилась, что рыба, на которую она замахнулась самодельным копьём, смотрит на неё широко распахнутыми умоляющими глазами, то решила, что с неё хватит.
Потерпев поражение, она вернулась к своей сумке и тающим запасам бананов. Она как раз очищала второй плод, готовясь к следующему марш-броску, когда из воды вышел Малфой — на лезвии его кинжала висела яростно извивающаяся рыбина. Гермиона в ужасе уставилась на неё и выронила банан.
— Ты делаешь ей больно!
Она не сводила глаз с несчастной рыбы и на Малфоя не смотрела, но его голос был очень похож на снейповский:
— Неужели?
— Не мучай её так! Убей бедняжку!
— Это же рыба, — со скепсисом отозвался он.
— Недавно проводились исследования, которые…
— Рыба.
— …Боль. И она всё равно живое существо! Отсеки ей голову!
Малфой застыл на несколько секунд, отмер, на мгновение опередив Гермиону, которая уже собиралась на него прыгнуть, сел на корточки и снял рыбину с лезвия. Гермиона посмотрела, как он перехватил тушку, прижал рукой, чтобы рыба не билась, и поднёс лезвие к её голове, и отвернулась. Послышались режущие и рубящие звуки, и она, закрыв глаза, поморщилась. Её немного замутило, и она пихнула банан обратно в сумку.
— Чёрт, — выругался Малфой, Гермиона обернулась — он поднял руку.