– Рита, вы извините меня за беспокойство: ничего не случилось, просто мне надо с вами поговорить о вашем отце, вернее, о его показаниях, – Калошин легонько дотронулся до руки женщины.
Она посмотрела на него сначала удивленно, а потом вдруг всплеснула руками:
– Ну, конечно!.. Я так и знала, что когда-нибудь что-нибудь да вылезет наружу! – она возбужденно потянула майора за рукав, усаживая в комнате на диван. – Я вас слушаю, Геннадий! Говорите!
– Рита, вы меня огорошили! Что вы имели в виду, сказав, что знали что-то? О чем?
– Я вам все объясню, только скажите, о чем именно вы хотели спросить, – женщина положила обе руки на его руку, прихлопывая по ней ладонями.
– Хорошо! Вы помните исчезновение мальчика в прошлом году в конце октября?
– Ай-я-я-я! Ведь я же говорила!.. – теперь она хлопнула себя по щеке. – Я ходила к инспектору по делам несовершеннолетних, который занимался поисками мальчика, объясняла, что моему отцу нельзя верить! Неужели всё-таки поверили?
– Поверили? Да! И, мало того, из его показаний сделали вывод, что мальчик ушел в лес и там пропал. Поэтому дело закрыли, но сейчас у нас появились некоторые сомнения.
Рита опять всплеснула руками:
– Ой, как нехорошо получилось! Если бы я знала, то пришла бы вторично, настояла бы на своем! Но тогда у меня заболел сынок, и я просто упустила этот момент, хотя знала, что мальчика не нашли! – она сокрушенно мотала головой.
– Рита, успокойтесь и объясните мне все подробно, – Калошин нетерпеливо сжал её руку ниже локтя.
– Понимаете, Геннадий, мой отец вернулся с войны с контузией. Она в обычное время никак не проявлялась, но стоило ему выпить хотя бы рюмку водки – и всё!.. Он начинал фантазировать, приписывать себе несуществующие заслуги, участие в каких-то сомнительных кампаниях, разведывательных действиях!.. Одним словом, он становился другим человеком. Я обращалась к доктору Хижину, но он сказал, что эта контузия не проявляется агрессией, и дальше слов никогда не пойдёт. Поэтому я старалась только ограничивать потребление алкоголя. Вот так получилось и с мальчиком. После очередного возлияния, правда, совсем в небольшом количестве, отец прочитал в газете о его исчезновении, где, кстати сказать, указывались все приметы. Отец сразу возомнил себя свидетелем и отправился в милицию. А так как он постоянно гулял по той дороге, что ведет за школой в лес, ему было не трудно описать все, в том числе и приметы мальчика. Он и мне доказывал, что видел его, идущим в лес. А потом, когда протрезвел, уже просто ничего не помнил. Я отцу говорила, чтобы он сходил и признался, что все придумал. Но он не желал делать этого, может быть, ему было стыдно. И по-прежнему доказывал, что всё было так, как он сказал.
– Мальчик, действительно, не мог пойти в лес, он страдал… мм… гилофобией, – Калошин облегченно выдохнул, вспомнив трудное слово, – то есть боязнью леса.
– Ну вот, я же говорила! Если бы его не послушали, может быть нашли бы ребенка? Как вы думаете? – Рита заглянула в глаза майору.
– Трудно сказать… – Калошин вздохнул. – Но всё равно спасибо вам, Рита, за откровенность. Теперь хотя бы понятно, что эта версия была несостоятельна.
Они ещё немного посидели, выпили чаю, посокрушались над непрофессиональными действиями тех, кто участвовал в поисках мальчика, поговорили о детях. Рита искренне порадовалась за Варю, даже всплакнула, вспомнив Марину и их молодость. Но уходил от неё Калошин с тяжелым сердцем.
Глава 5
Моршанский рвал и метал:
– Кто позволил возобновить дело Науменко? Я буду решать, в каком направлении вести расследование по убийству Слепцовой и исчезновению Арбенина! Дело Науменко закрыто! Закрыто! Я, конечно, понимаю, откуда ветер дует! Это ваш конторский мозги всем промывает, умник!
Сухарев смотрел на следователя недоуменно: Калошина за самовольство не оправдывал, но прекрасно понимал, что тот действовал только из лучших побуждений. А уж что говорить о том, какую оплошность допустили год назад, расследуя исчезновение мальчика! И если есть возможность исправить свои ошибки, то этим никак нельзя пренебречь, даже себе во вред. Об этом он сказал Моршанскому, когда тот выпустил, наконец, пар.
Но следователь не сдавался:
– Мальчика, наверняка, нет в живых, так что изменится для его родителей? Так хоть остается надежда! – он поджал толстые губы.
– Герман Борисович! – воскликнул Сухарев. – Вы ведь служитель закона, а так цинично рассуждаете! Ладно, вы не любите Дубовика, вам не нравится, что мои подчиненные проявляют инициативу, но говорить о тех, кто нуждается в нашей помощи, в таком русле – это… это… да я даже слов не подберу! А к прокурору я поеду сам! – он с силой ударил по столу и повернулся к Калошину: – Геннадий Евсеевич, напиши объяснительную и приложи к ней показания родителей и… как её?