– Товарищ лейтенант, разрешите мне? – Костя просительно посмотрел на Василия.
– Докладывай! Я, если что, поправлю, – кивнул тот.
– Значит так! Начали мы с семьи Кашуба. Как мы уже говорили, Мария Ивановна иногда ходила к Войтович на чай, а Сергей Павлович с Иконниковым парились в бане, выпивали, но при этом очень часто под это дело, – Воронцов пощелкал себя по горлу, – ругались. Мало того, по словам самого Кашубы Иконников ещё с молодости засматривался на его Марию Ивановну, поэтому частенько на этой почве у них возникали ссоры, причем, по словам участкового, дело порой доходило до драки, а однажды Кашуба пригрозил Иконникову расправой.
– Так, хорошо, но это пока не приближает нас к сути нашего расследования, – сказал Калошин.
– Пока!.. Так вот, когда мы уходили, Вася,. кхм… товарищ лейтенант, увидел возле вешалки шикарные ботинки! Такие же, что носит Дубовик!
– Та-ак! Это уже кое-что! Спросили, откуда они у него? Ничего не заподозрил?
– Нет, я сказал, что давно хочу такие, – кивнул Доронин.
– А он?
– Представляете, сказал, что ему их отдал Лешуков – это тот, что недавно освободился!
– То есть, как это – отдал? – удивился Калошин.
– Мы тоже о том же его спросили, – ввернул Воронцов. – Говорит, что тот якобы их нашел, но ему они оказались малы. Ну, у них между собой какие-то расчеты, так что Лешуков, таким образом, отдал долг Кашубе.
– Ладно, это не суть важно, давайте дальше!
– Ну, пошли мы к этим Лешуковым, и там, хоть и небольшой, но ещё один сюрприз: сумка с оторванным карманом!
– Так-так-так! Надеюсь, внимание на этом не акцентировали?
– Да нет, так, поговорили. И, между прочим, выяснили интересную деталь!
– Ещё один «кролик из шляпы»?
– Думаю, не последний, – кивнул Доронин. – К Войтович ходила не только сестра, но и сам Лешуков! За книгами!
– Да ну! Любитель художественной литературы? – ещё больше удивился майор.
– Говорит, что на зоне пристрастился к чтению, а у той книг немало, – объяснил Воронцов.
– Слушайте, а в библиотеку он не ходил, случайно? – заинтересованно спросил Калошин.
– Спросили! Говорит, что собирался.
– Ну, что ж! Наработали немало! Молодцы! Думаю, у Лешукова надо делать обыск, изымать и сумку, и ботинки Кашубы. И топоры искать!
Участвовать в обыске пожелала и Рустемова. Она внимательно следила за действиями оперативников, скептически поджав губы.
Так же угрюмо смотрел и Лешуков, изредка зло, сплевывая и почесывая небритый подбородок.
Когда же в дровянике Доронин обнаружил большой топор с явными следами крови, он мрачно процедил сквозь зубы:
– Курицу зарубил, спросите у сестры. На меня ещё один «багаж» не повесите… Я смогу «выйти из хомута»!
Рустемова, недовольно слушая Лешукова, уже начала злиться, делая все чаще замечания, но оперативники упорно переставляли в сарае и во дворе хозяйственный скарб. И в одном углу, рядом с забором, в куче мусора, припорошенного снегом, нашли, наконец, то, что заставило прокуроршу замолчать: ещё два топора – маленький и большой.
– Вот, товарищ майор, похоже те, с убийства Иконникова! – Доронин аккуратно завернул их в мешковину.
– Ваше? – спросил Калошин, обращаясь к брату и сестре Лешуковым.
Анатолий лишь смачно выругался, а Таисия закричала, что на её брата хотят повесить убийство, которого он не совершал. Топоры категорически отказалась признавать своими, а про сумку сказала, что брат нашел её вместе с ботинками на мусорной свалке.
Рустемова успокоила женщину, сказав, что лично во всем разберется, и, если оперативники превысят свои полномочия, она их строго накажет. А пока вынуждена была согласиться с Калошиным, что Лешукова следует задержать.
Беседовать с задержанным Рустемова не стала, чем вызвала облегченный вздох Калошина.
– Ну, Анатолий Никитич, поговорим? – майор придвинул, сидящему напротив него, Лешукову портсигар, тот отказываться не стал, и с удовольствием затянулся.
– Как я понимаю, «зачалили» вы меня за мой «задок», только я уже «спрыгнул». Было дело – «гопничал», только за то я «зону оттоптал» и с «кичи» уж полгода, как «откинулся». Я не «сявка» – если бы «закоцал дурку», «замуровал» бы в «камыш», – Лешуков наклонился через стол к Калошину, перекатил папиросу из угла в угол рта и выпустил дым в сторону. – Уж не «папаша» ли «парашу распустил»?
Калошин усмехнулся:
– «Ша»! Прекрати «переть рогом»! «Обзовись»!
Лешуков, услыхав это, поперхнулся и хрипло засмеялся:
– Ну, «батя», ты даешь! Уважа-аю!
– Плевать мне на твое уважение! Заканчиваем «блатную музыку», переходим на русский язык!