– Мелочь, но у меня возник вопрос… – Калошин протер губы салфеткой. – Когда допрашивал Лешукова, он говорил только на «фене», буквально, сыпал жаргонными словечками, а когда заговорили о книгах, о Войтович, он «вспомнил» нормальный язык. Как думаешь, почему?
Дубовик откинулся на спинку стула, и, попивая «Ессентуки», сказал:
– Это вполне объяснимо. Чисто психологический аспект. Я с таким уже сталкивался. Разговор о ботинках и топорах – это то, что касается преступления, пусть даже и чужого, хотя это пока для нас под вопросом, и он понимает, что находится под подозрением. Потому-то, волнуясь и стараясь оградить себя от напрасных обвинений, невольно переходит на более грубое, агрессивное общение. А вот разговор о книгах ему вполне приятен, те более, что он любит читать, поэтому расслабляется и отвечает спокойно. А для нас это доказательство того, что в истории с книгами Лешуков не замешан.
– Да, я так и подумал…
Закончив обед, мужчины поднялись в номер к Дубовику.
Закурив, продолжили разговор.
– Знаешь, Андрей, я ещё вот о чем думаю, – выпуская дым колечками. Произнес Калошин.
– Ну?..
– В отравлении Солопеевой явно замешана женщина. Никаких серьезных ссор и раздоров, среди присутствующих на поминках, мы не нашли, как ни копали. Одни мелкие неурядицы бытового характера, не более того… Всё было направлено только на устранение Солопеевой, и среди её товарок также не оказалось ни одной, с кем бы она серьёзно конфликтовала, это признали все. Причина её смерти лишь в свидетельстве того, что она видела убийцу. Но это был мужчина! Значит, надо искать его среди знакомых и родственников всех этих женщин! Лазарева знала только Войтович. Или Солопеева тоже?..
– Ты меня спрашиваешь? Давай, займись этим вопросом вплотную. Кстати, Солопеева в бреду говорила о каком-то крысином выводке или выродке… Может быть, кто-то знает что-то об этом. А я начну работать с постояльцами. Кстати, одному мне будет проще знакомиться с ними, меньше вызовет вопросов и подозрений. Я после обеда отправлюсь побеседовать с администратором, чтобы почерпнуть хотя бы минимум информации о подозреваемых. Ну, а потом… на «баррикады»!
Мария Савельевна Нечайло отличалась весьма пышными формами, зычным голосом и твердым мужским характером. Администратором гостиницы она работала уже много лет, и считала своим долгом поддерживать репутацию заведения именно силой своего характера. Персонал её побаивался, и все приказы выполнялись немедленно и беспрекословно. Благодаря этому в гостинице царили чистота и порядок, даже постояльцы, видя могучую фигуру строгого администратора, старались поскорее уйти в номера, поэтому в фойе всегда было тихо и спокойно. Но при всем при этом, она была ещё и просто женщиной: в меру кокетливой, в меру любопытной. Оформляя постояльцев на проживание, она никогда не отказывалась выслушать каждого, обсудить их дела, и даже не брезговала лишним советом. Опытным взглядом, сразу определяя статус клиента, она находила и нужный тон. С постояльцами попроще разговаривала снисходительно, иногда даже по-барски. С руководителями разного ранга Мария Савельевна была ласкова и приветлива. Но «люди из КГБ», по её собственным словам – это «особая каста», с ними надо держать ухо востро, и каждое слово, готовое соскочить с языка, придерживать.
Увидев входящего в свой кабинет Дубовика, Мария Савельевна, невзирая на тучность, довольно расторопно выскочила из-за стола и засуетилась, заметно волнуясь.
Дубовик, видя такую реакцию женщины на свое появление, поспешил её успокоить:
– Сфера вашей деятельности меня, поверьте, не интересует. Я пришел поговорить с вами, как с женщиной. Мне необходимо знать кое-что о ваших постояльцах. – Поймав взглядом её протестующий жест, подполковник в очередной раз сказал успокоительно: – Ни одно ваше слово не будет использовано против них, все только в интересах дела. Это я вам обещаю. А вы в свою очередь пообещайте мне, что весь наш разговор останется в этих стенах, – он твердо посмотрел в глаза женщины.
– Да Боже упаси! Что вы! Я же все прекрасно понимаю! – Мария Савельевна несколько экзальтированно приложила пухлую руку с ярким маникюром к не менее пухлой груди. Она сразу уловила настрой предстоящей беседы, и все последующее время чувствовала себя, как рыба в воде. Но прежде, предпочла предложить гостю кофе и эклеры, которые появились на её столе, как по мановению волшебной палочки.
Дубовик с удовольствием взял в руки хрупкую чашечку с ароматным напитком, но от пирожных отказался, назвав их женской забавой.