Илья пошевелился и сказал недовольно:
- Этот прием называется «черновое понуждение». Сам с нами пойдешь или так заставить?
====== Часть 8 ======
Данила был раздавлен.
Размазан и расплющен, точно кошка по автобану. Наверное, в его голове что-то повернулось, потому что он совершенно не помнил, как одевался, выходил из подъезда, как садился в машину.
Данила воспринимал только бегущие за окном огни, в ореолах колючих лучей, головную боль, унижение и нестерпимую жалость к самому себе. Мысли словно обесцветились, превратились в тонкие, почти невидимые, лоскутки полиэтилена, колеблющиеся на мутных волнах эмоций.
Данила смотрел в запотевшее окно и остро желал не-то убить своих мучителей, не-то умереть самому.
Он сидел на заднем сиденье один.
Похитители даже не давали себе труд надзирать за ним. Этого действительно не требовалось: всю многочасовую поездку Данька просидел все в той же позе, вперив в окно невидящий взгляд. Оживился он только однажды, когда машина затормозила перед синеватыми милицейскими мигалками.
Данькино сознание озарила яркая вспышка надежды, что вот сейчас он распахнет дверь и, заорав, кинется к патрульным машинам. Он поднял голову, но быстрый глаз Лискина в зеркале заднего вида, заставил его съежиться и испуганно отвести взгляд.
К ним даже не подошли. Полосатый жезл мелькнул за окном, крутнувшись в разрешительном жесте.
Потом они шли по черному летному полю, и Даньке казалось, что это блестящая нефтяная река среди бескрайней снежно-белой пустыни. Ему было очень жарко и перед глазами плыло. Возле трапа он упал, больно ударившись локтем и свезя в кровь обе ладони. Его подняли подмышки и втащили внутрь точно тюк, набитый прелой ватой. Данилу уже окутал туман лихорадки, и он начал бредить. Ему снова являлись видения того мескалинового сна.
Вершину заливало яркое золотое сияние.
Все вокруг: камни, усыпавшие склоны, стволы деревьев, широкие веера их листьев, пучки колосящейся меж камнями травы – все казалось выдумкой одаренного ювелира. Солнце, подобно жаркому глазу домны, висело прямо над головой. Легкие кисейные облака превращали небо в скорлупку перловицы: нежный желтовато-серебряный оттенок в зените мягко сливался с пурпурной дымкой небесных окраин. Данила втянул в себя сухой воздух, ему стало тревожно. Он развернулся и, прикрыв глаза козырьком ладони, стал смотреть вниз, на залитую солнцем равнину.
Сначала ему показалось, что из-за горизонта поднимается гряда облаков – там, далеко, началось какое-то движение. Он продолжал смотреть, и уже через минуту ему стало мерещиться, что равнину охватывает наводнение.
Мутные валы катились вперед, со страшной скоростью покрывая расстояние. Данила щурился и изо всех сил напрягал глаза, пытаясь понять, что это он видит. За спиной скрипнул камень. Старик стоял выпрямившись, руки его скрещивались на груди.
Горячий ветер трепал кожаную бахрому его индейской одежды, и ожесточенно рвал пестрые перья из белых, как снег, волос. Солнце снизилось, придвинулось к вершине. Как Данила не старался, разобрать лица старика на фоне нестерпимо сияющего огромного диска, было невозможно. Почему-то Данила был уверен, что встречал его раньше, вот только никак не мог вспомнить, где и когда На всякий случай, Данила учтиво наклонил голову, но старик оставался неподвижен. Данила помедлил, сомневаясь, что старик вообще заметил его, затем пожал плечами и отвернулся. На равнине происходили быстрые изменения: то, что казалось бегущими мутными водами, теперь остановилось.
Медленно оседала пыль, открывая взору странное зрелище. Всю равнину от края до края покрывала сплошная шевелящаяся масса. Данила всмотрелся. Ему показалось, что здесь собралось все население планеты, кроме того, ему мнилось, что он видит не только людей, но и каких-то иных существ. Все это сонмище шевелилось, колыхалось, вздрагивало, точно пятнистая шкура Левиафана.
- Тлальтекутли! – сказал вдруг старик, и засмеялся. – Первое чудище! Ну что, сотворим мир, дитя? Смотри!
Он поднял руки над головой, соединив ладони вместе, затем, с губ его сорвалось слово, от которого вздрогнула золотая вершина.
Данила поглядел на равнину. Колышущаяся масса вдруг словно вздохнула, и раздвинулась в стороны, подобно разделенным водам.
Одна часть теперь была более светлой, чем другая. Данила присмотрелся: картинка приблизилась вдруг, точно камера взяла крупный план.
Данька увидел ряд стройных светлокожих существ: ничего подобного он никогда не видел: это были люди и нелюди одновременно. Лица их, с четкими контурами, несколько выступающими вперед челюстями и высокими скулами, были прекрасны и отталкивающи своей инородностью. Над высокими лбами плескались разноцветные гривы волос, похожие на шевелюры героев японского «аниме». Крупные глаза внешними углами поднимались к вискам, на месте бровей торчали пучки тонких вибрисов. Носы их были широкими и низкими, и оканчивались нежной бархатистой мочкой, точно у кошек. Голова сидела на сильной, длинной шее, оканчивающейся на нешироких и хилых на вид плечах. Зато бицепсы на руках были мощны и рельефны как у гимнастов. Тела этих существ окутывали полупрозрачные развивающиеся одежды, и, когда порыв ветра облепил их силуэты, Данила увидел, что здесь были не только мужчины, но и женщины с небольшими крепкими грудями и узким изящным станом. Но больше всего изумился Данька, когда сквозь трепещущий на ветру шелк, различил движущиеся под одеждой хвосты: толстые и широкие у основания, и тонкие и гибкие на конце. У некоторых они напряженно вытянулись в струну, у других – нервно хлестали по ногам, третьи держали их чуть на отлете. Ноги этих существ были очень длинными и сильными, впрочем, вполне человеческой формы. У большинства они были затянуты в высокие сапоги на удобной спортивной подошве. Когда ветер плотнее прижимал к телу легкую ткань, сквозь нее серебром проблескивал какой-то материал, покрывающий тело и основания хвоста созданий.
Разглядывая все эти подробности, Данька перестал обращать внимание на окружающее. От созерцания его оторвал тихий смех и шорох камней под чьими-то ногами.
На вершине появился высокий человек с очень бледным лицом и сверкающими, как вороново крыло черными волосами. Он был одет в одежды из черной кожи, с бахромы на его рукавах то и дело слетали алые капли. В руке он держал блестящий посох, оканчивающийся овальным зеркалом. Поверхность зеркала бурлила и двигалась, словно ртуть. Из лопающихся пузырей выбрасывались струйки сизого дымка, они поднимались вверх, закручиваясь в причудливые спирали над посохом.
Глаза человека были темны и бездонны, точно ночное небо, в них ничего не отражалось. Он снова засмеялся – будто ночной ветер прошелестел в кроне спящего дерева.
- Так-так, мило! – сказал незнакомец, подходя к старику. – Приветствую тебя, о, достойный! – он склонил голову. – Что-то я не узнаю тебя, уж не Мескалито ли ты, о, старец?
В ответ на это старик чуть улыбнулся, и снова скрестил руки на груди.
- Так, души Огня в одну сторону, души Тверди в другую, хорошо! Спасибо, старец! Я вижу, что ты все еще помнишь древние правила, хотя и просидел так долго на Базааре. Как твои кактусы, старец, их по-прежнему много? Что-то редко ты появляешься в этом мире, неужели число твоих почитателей уменьшилось, о, Отец Хаоса?
- Привет и тебе, о, благодатный и извращенный Тецкатлипока! Я рад, что ты все тот же полный сил демиург!
- Не так уж полон, как в Первые Дни, но надеюсь сегодня пополниться свежими душами. Нужно больше крови, Отец Хаоса, скоро Солнце сойдет. Пусть грянет Битва! – сказал тот, кого назвали Тецкатлипокой.
На равнине рявкнула в миллион глоток людская и нелюдская масса.
Ряды покатились друг на друга. Данила всмотрелся, и его измененное зрение позволило заметить некую странность: на стороне непонятных существ бились люди! Их было не так много, всего сотни три, и Даньке показалось, что среди них мелькнуло какое-то знакомое женское лицо.
Он хотел, было, приглядеться, но за спиной снова кто-то появился. Солнце приблизилось еще, и теперь его пылающий диск заслонял собой полнеба. Стало нестерпимо жарко.