Каждый, каждый получает то, что заслуживает.
Все эти твари, потом, чуть позже, расплатились.
Расплата не всегда была видна остальным, живым, но тем, чьи души , умирая, вопили о возмездии, те души, были отомщены.
Страшны были наказания Хаоса.
И даже сейчас я зябко вздрогнула, вспомнив, как были наказаны те, кто считал нас своими покровителями. Никому никогда не покровительствует Хаос. Ни злу, ни добру. Хаос просто существует в этом мире и во всех мирах.
И в нем есть любые возможности и любые исходы. Те существа выбирали свою судьбу сами, и закон вероятностей приводил их к одному и тому же исходу.
Порядок дает нам судьбу, а Хаос – шанс ее исправить.
Были и такие, кто встал из крови и грязи и поднялся к свету...я улыбнулась.
- Мы приехали! – Карина тронула мою руку.
====== Часть 12 ======
Подпрыгнув на очередной колдобине, машина встала.
Илья заглушил двигатель и в приоткрытое окно влетел отдаленный собачий лай, мычание и звонкое теньканье молотка по наковальне. Данила понял, что нет уже смысла притворяться спящим, и стянул покрывало с головы.
- О, посмотрите, уважаемый господин Водорезов пробудились! – почти без желчи в голосе констатировал Лискин.
Илья обернулся, окидывая Данилу сочувственным взглядом.
- Ну, ты как?
- Вашими молитвами! – злобно ответил Данька.
- Да ладно тебе ерепениться! Ну, прости, если обидели, честное словно, некогда было дипломатию разводить. Пойдем, мы тебе, право слово, все расскажем, все обрисуем. Ну, хочешь, в морду мне дай!
- Подожду, пока накопится, чтобы потом сразу оптом.
Лискин захихикал.
- Где мы? – спросил Данька, обозревая синеющие в отдалении вершины.
- Славное селение Мраково! Центр высокой культуры. Да мы тут проездом, переночуем, подождем кое-кого – и в горы.
- Я так понимаю, что моего мнения никто не спрашивает? – уточнил Данила, растирая затекшую руку.
- Да пока нет, – согласился Давыдов. – Пошли в избу, там потолкуем.
Они вышли из монструозной машины, марку которой Данила и не пытался определить, и пошли через заснеженную рощицу.
Миновав деревенскую окраину с невыносимо звонкими цепными собаками, они подошли к дому за серым от времени щелястым забором. Илья деликатно стукнул в калитку. Во дворе скрипнула дверь, и сквозь щели в заборе замелькал синий спортивный костюм. Калитка отворилась и на пороге появилась суровая дама очень средних лет.
- От они, явились – не запылились! – приветствовала она гостей.
- Здравствуйте Елена Васильевна! Как всегда в прекрасной форме! Как Вам удается-то? – рассыпался Лискин.
- А то ты сам не знаешь как! – отрезала Елена Васильевна без тени улыбки. – Ну, проходите, нечего на пороге торчать!
Они прошли широким, покрытым утоптанным скрипучим снегом двором, и, взойдя на крыльцо, оказались в прихожей, которую ну никак уж нельзя было назвать деревенским словом «сени».
- Проходите, располагайтесь! – сказала женщина, пристально взглянув на Даньку. – Баню что-ли заводить?
- Если не трудно, Елена Васильевна! – ответил Илья, околачивая снег на половике.
Отворив внутреннюю, обитую дерматином дверь, он прошел в комнату.
Лискин проследовал за ним, быстро сбросив полусапожки, безбожно вонявшие потными носками. Водрузив на стул, прихваченный из машины рюкзак, он начал неторопливо расстегивать свою «Коламбию». – Мы не на долго, вот подъедет завтра человечек, и мы уберемся.
- Привезли что-ли? – спросила Елена Васильевна, кидая на объемистый баул беспокойный быстрый взгляд.
- Конечно, как же иначе, Елена Васильевна! Мы же друг дружке помогать должны! Цеховость, взаимопомощь коллективная! – осклабился Лискин, уже рассупонившийся и готовый к действию.
- Ишь, запел! – мотнула головой женщина. – Не забывай, мил дружок – я не в вашем коллективе! И никогда в нем не буду!
- Это как угодно, уважаемая! – остановил их перепалку Илья. – Возьмите, пожалуйста, – он передал женщине блестящий фирменный пакет, за который она поспешно схватилась. – Мы хотели бы помыться и поужинать, если можно.
- Борщ свежий, на второе картошки нажарю. Не услышала, как подъезжали, – она метнула недоверчивый взгляд на Даньку, а потом снова перевела глаза на Илью.
- Дак тихо ехали! – загадочно ответил Илья.
Женщина развернулась и ушла, скрипя половицами.
Лискин фыркнул и продефилировал по комнате, разглядывая и ощупывая все, что попадалась ему под руку.
Илья подошел к окну, выглянул во двор и неторопливо затянул гардины, затем взял стул и уселся у тумбочки так, чтобы видеть окно, дверь и свое отражение в серванте.
Комната наполнилась желтоватым сумраком.
Данила продолжал стоять у входа, чувствуя какую-то внутреннюю опустошенность и нереальность всего происходящего.
Он медленно снял свое пальто, расстегнул ботинки и ступил на пол промокшими от набившегося снега носками. Осмотрелся, и не нашел ничего странного в прихожей, коричневом паласе, старом серванте, диване с накидкой из серо-зеленого гобелена, развесистой люстре с молочными цветами, столе у окна, и телевизоре на тумбочке темной полировки. Он вошел в комнату и прошелся вдоль серванта, разглядывая фарфоровые безделушки, тронул зеленую лиану, стоявшую на нем и, наконец, встал у окна.
Из недр дома доносилось позвякивание посуды, воробьи возились над окном, монотонно брехал охрипший барбос где-то неподалеку.
Наконец он понял, что его беспокоило – над деревней стояла тишина. Не та городская тишина, наполненная отдаленным гулом, ритмом никогда не засыпающего зверя, тайным движением, дыханием миллионов человек, а совсем другая.
Покойная, тягучая, вековая тишина, которая создается, сплетается из сонного, едва заметного течения жизни в промерзших деревьях, шелеста снежка, сыплющегося с крыши, изморозью в углах рам, шебаршением птиц под скатами и отблесками солнечного света на беленом потолке. Такую тишину не портил ни отдаленный стук молотка, ни лай барбоса, и фырчанье трактора где-то на другом конце села. Данила вдохнул пахнущий домашним борщом воздух, прошел дальше, и уселся на жалобно скрипнувший пружинами диван. Уставившись прямо перед собой, он погрузился в свои ощущения и с удивлением обнаружил, что все чувства его словно обострились, мир стал красочнее, глубже, полнее. Он провел рукой по поверхности гобелена, ощущая пальцами мельчайшие неровности ткани. Откуда-то пришла мысль о 1988 году, об «ивановской ткацкой фабрике номер 4», и Данила удивился, потому что всегда считал, что Ивановцы ткут только ситцы…
Данька встрепенулся испуганно, и быстро заморгал глазами. В который раз, за последнее время, он почувствовал, что сходит с ума. Сейчас, ощущение безумия было острее всего.
- Лискин, поди, погляди, у Елены Васильны дров хватает? – сказал Илья, поглядывая на Даньку.
Лискин покладисто кивнул и удалился, напевая себе под нос.
Потом вернулся, взял куртку и вышел в прихожую, завозился там, обуваясь. Данька словно видел, как он шарит по стене, нащупывая рожок, как борется с подмявшимся язычком сапог, стоя на одной ноге и ругаясь сквозь зубы.