- Что, бегут аборигены? – осведомился Камча.
- Да как же не бежать, Вася? Лысый позавчера такое устроил, я бы сам испугался! – отвечал Петрович, посмеиваясь из темного коридора, пропахшего истлевшим деревом и мышами. – Помнишь старый погост? Так вот позавчера над ним зеленое зарево поднялось, гукать начало, сначала на дворы крысы набежали, ну прямо ковром! Бабы повсюду визжат, мужики матерятся, прелесть! А потом три скелета на стежке показались – бредут по главной улице, кости с мороза скрипят! Один подгребает к Смолянковому окну, да в стекло и постучал! – Смолянков-то и выглянул! Как его инфаркт не хватил – не знаю. Одно видать спасло, что выпимши был, он последнее время все время выпимши. Ну, вот вчера он всей семьей и уехал. И Поповы с ними и Астаховы. Я им дал вездеход до Тирги, Андрюха повез, не встретились? Однако, Сидоренко и старики Басовы держатся – говорят, что при Хрущеве и не такое видали – кто горы под кукурузу распахивал, тому сам черт – не брат!
Смеясь, Петрович вел компанию по полутемным коридорам.
- Ну, и чё со скелетами стало? – заинтересовался Илья.
- Да чё, Александр Петрович вышел, матом их покрыл и отправил к Лысому обратно, вместе со всеми крысами. Крысы в огороде у Лысого построились в виде надписи: «Лысый – некромант хренов!» да так и замерзли. А скелеты всю ночь вокруг усадьбы маршировали… Располагайтесь! – Петрович щелкнул выключателем.
Буфет представлял собой просторное помещение, устланное самодельными циновками из камыша с длинным столом в центре и шикарной русской печью во всю стену.
Красный угол занимал старинный поставец, полный посуды, на бочонке, что стоял возле него, рядком висели ковши. Самой дикой деталью этого древнерусского интерьера была огромная офисная кофеварка у входа.
- Я щас в кладовку сбегаю, у меня колбаса, а в печке, как по заказу, картошки целый чугун!
- Мыыы тооожжее воооодгии атиимммм! – сказал один из волков, широко раскрывая пасть и нервно, совсем по собачьи, зевая в конце фразы.
- Не, ну чё ты, не мог раньше сказать?! – возмутился Петрович. – Прискочат вечно, голые, босые – нате вам! И жрут же – в три горла! Идите сами в спальню, чё найдете то и одевайте!
- Мыы теееме кабббанннааа пинесееем! Задрррррааа! – заверила его волчица с изящной шеей и аккуратной темной мордочкой.
Стая сорвалась, стуча когтями и пробуксовывая на крашеном полу.
- Молодежь! – сказал Илья. – Ни о чем не думают, дети просто!
Прибывшие разделись, повесив куртки на вешалку за дверью.
Камча тут же отворил заслонку печи, ловко ткнул ухватом в глубокое жерло и достал здоровенный прокопченный чугун. Лискин, быстро кинул на стол деревянный кругляш, служивший здесь подставкой под горячее.
Илья, присел перед зевом и начал подбрасывать в него поленца из аккуратной стопки у подножия печи.
Данила, чтобы не стоять столбом, направился к кофеварке и обнаружил возле нее, на чугунном столике банки с превосходным кофе, сахарницу, и множество разных приспособлений, знакомых ценителям настоящего кофе. Судя по прокопченным туркам и девственной чистоте кофеварки – кофе варили прямо в печи.
- А зачем тут кофеварка? – спросил Данька, вертя в руках большую медную турку.
- А, это Петровича! – ответил Илья, разулыбавшись. – Только ты у него не спрашивай, а то он злится…
Лискин и Камча зафыркали, переглядываясь.
- Она ему как память дорога, он раньше сисадмином в одной конторе в Москау-Сити работал, – сказал Лискин, блестя мелкими зубами. – С этой кофеваркой столько приколов! Вот однажды…
Дверь скрипнула, обрывая Лискина на полуслове. Петрович метнул тяжелый взгляд на турку в руках Даньки.
- Я – ничо, я – ничо! – поднял руки Лискин. – Я молчу!
- Понимаешь чё-нть в нормальном кофе? – кивнул Петрович Даниле, ставя на стол объёмистую корзину.
- Кое-что, – ответил Данька, аккуратно ставя турку на место.
- Ну-ну… Завтра утром сваришь, я погляжу, – проговорил он, выкладывая из корзины коляски домашней колбасы, сало, лук, плошку с грибами, какие-то крынки и свертки.
Данила перешагнул лавку и сел напротив Камчи, который уже раскладывал по глазурованным мискам с витиеватой надписью «Общепит-75», исходящую паром картошку в мундире.
- Сварит, сварит! – ответил за Даньку Лискин. – Если сможет! Что-то он, в прошлый раз, слаб оказался на расправу: всего пол-литра на троих – и он баиньки пошел.
- Ну не бреши! Положим не пол-литра, а семьсот грамм! – ответил Илья, расставлявший по столу узорные стопки «под хохлому». – А во-вторых, он еще себя покажет, уж я-то знаю, как эти доктора на самом деле могут!
- Ух, ты! Дак ты – доктор? А какой? Хирург? – заинтересовался Петрович, извлекая из корзины огромную запотевшую бутыль.
Данька покосился на нее. «Да что они все одной картохой, салом и самогоном питаются что-ли?!!» – подумал он, а вслух сказал:
- Да нет, психиатр я. Детский, причём.
- Психиатр?! – изумился Петрович. – Кр-у-у-у-то!
- Ага, такой он у нас, Данила Алексеевич Водорезов! – подтвердил Лискин, поглядывая на Даньку, как новый русский на свою крутую тачку. – Так что ты, Петрович поосторожнее, а то он все твои детские комплексы раскроет, будешь тогда гол, как сокол – никакой тайны! Чем тогда девушек прельщать?
Все дружно загоготали.
- Да ты Лис, не переживай, я-то найду, чем девушек прельстить! – ответил Петрович, разливая по стопкам.
Он хотел, было, еще что-то добавить, но дверь снова заскрипела, и все взгляды приковались к проему, за которым показалось нечто, лишившее Даньку дара речи.
В кокетливой позе, поставив одну руку на бедро, а другую, положив на дверной косяк, стояла изящная брюнетка в синей мужской рубашке и валенках на стройных гладеньких ногах. Смуглянка томно улыбнулась, подтянула желтый галстук на точеной шейке и объявила:
- Начинаем показ от кутюр! Коллекция «Весна-осень от Петровича»!
Мужчины за столом бешено зааплодировали, разражаясь приветственными криками, когда брюнетка продефилировала вокруг стола походкой профессиональной модели. Вслед за ней показалась миловидная шатенка с шикарными волнистыми волосами. На ней были кальсоны, стянутые под коленками в виде своеобразных и довольно милых капри, и меховой жилет на голое тело.
Затем, под бурные аплодисменты и свист в комнате появились три парня в ошеломляющих нарядах из старых «треников», ушанок и семейных трусов в сочетании с кирзовыми сапогами и домашними тапочками.
- Заслужили, заслужили, вот черти! – кричал Петрович, протягивая стопки молодым людям, когда бесподобное представление закончилось и все, под смех и одобрительные восклицания, расселись за столом.
Данила оказался рядышком с несравненной смуглянкой, и то и дело, косил на ее профиль в обрамлении темных локонов и нежную ямочку в основании шеи.
Ее звали Элия. Данька был совершенно сражен. Самогон потихоньку делал свое дело, компания шумела все больше, вот уже появилась старенькая гитара, и Илья запел глубоким мощным голосом: «Скорей бы лед встал, пошел бы тогда на рыбалку…». «Ой-йоооо, ой-йооо, ой-йо!» – с душой отзывался народ…. Эли прижималась теплым плечом к Данькиной руке… Данила закрыл глаза и позволил миру крутиться вокруг него. Из цветного вихря вырвались туманные и сладостные картинки ближайшего будущего. Он расслабленно улыбался – на каждой из них было утро, он и смуглянка – Элия на смятых простынях.
Дни летели незаметно.
Данька с удовольствием занимался хозяйством, обустраивая огромную избу, что досталась ему с щедрой руки Петровича.
Элия с которой он не расставался со дня прибытия, оказалась очень покладистой и даже удобной спутницей. Они жили вместе, словно муж и жена с той только разницей, что в их жизни не было ругни из-за денег, разбросанных носков, и, самое главное скуки.
Здесь Даньке не приходилось скучать. Он, словно губка впитывал новые впечатления, изучал привычки новых знакомых, погружался в совершенно не знакомую жизнь на природе. Ему все нравилось: запах старых бревен, клохтание кур поутру, разговоры о магии, шаманские пляски у костров и тайные ритуалы некроманта Лысого. Его везде привечали, с удовольствием рассказывая о своем ремесле. Впрочем, это была не новость – Данила всегда умел находить общий язык с людьми. Контингент здесь подобрался что надо. Этакая человеческая Кунсткамера, и Данька бросался на эти типажи, словно человек, десять лет просидевший в «одиночке». Дни шли и шли, пока не пришел тот последний день на его ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ пути…