Все это время Сашка трещал, что твоя сорока, рассказывая Оксане всю мою жизнь с самых пеленок. Так, как будто бы сам меня родил. Сначала я пытался вмешиваться, но он только отмахивался, говоря, что сватам положено как следует расхвалить своего жениха. Оксана заливалась смехом, и стреляла черными глазами из-под прозрачной маски. Так мы и добрались до таинственного ЦЗ. На пороге огромного зала, по своему содержимому напоминающего музей естествознания, нас встретила строгая тетка лет сорока пяти. Она единственная не носила зеленого костюма и была облачена в ту же строгую форму, что и Санек. Окинув нас ледяным взглядом, она скупо повела рукой, приглашая следовать за ней. И вот мы уже сидим у серого офисного стола, зажатого между пластиковой имитацией какого-то невиданного большеротого зверя и гигантской прозрачной панелью с небрежно начерченной диаграммой. Едва мы уселись, как на меня посыпался град вопросов. Она выспросила все: начиная от детских страхов и заканчивая сексуальными предпочтениями. Я нервничал и злился, потому что помимо воли отвечал на все, ерзая на краешке стула, словно провинившийся первоклассник. Закончив свой допрос, «рыжая мымра» – как про себя окрестил я эту тетку, откинулась на своем вертящемся стуле и некоторое время молча рассматривала меня холодными голубыми глазами.
- Ну что, же, Артем Сергеевич, – наконец произнесла она. – Очень рада видеть Вас в своем подразделении! Ах, да, я не представилась, простите. Майор Колесова Мария Антоновна, действительный член-корреспондент Российской Академии Наук, сталкер и Верховный друид «ПОННТ».
Она протянула руку через стол, и я пожал сухую ладонь, зачарованно глядя в бледно-голубые глаза Верховного друида.
Следующий месяц я провел словно в угаре.
Я подписывал горы бумаг, проходил всевозможные медицинские обследования и тесты, тесты, горы тестов!
Затем начались занятия. В мою бедную голову, самыми разнообразными способами – от телепатического обучения до обычной зубрежки впихивалось все, что нужно знать начинающему супермену. От зоологии до криптологии от алхимии до астрофизики и от теологии до квантовой механики… И, конечно, меня учили драться со Злом…
В первый понедельник апреля, меня привели к присяге. Это было довольно буднично, но не без некоторой торжественности. Все произошло так быстро, что опомнился я лишь ночью, лежа на своей постели и вперив глаза в чуть светящийся потолок.
Произошедшее со мной, вдруг развернулось в удивительно яркую и четкую панораму, полную удивительных, пугающих и вместе с тем безумно захватывающих происшествий. Я верил и не верил в то, что все это творится со мной и вокруг меня. Словно маленькую былинку меня подхватило потоком событий и несло незнамо куда и незнамо зачем. Я лежал, широко открыв глаза, и до мельчайших подробностей вспоминал ту безумную ночь, когда я впервые шагнул в иную реальность. Все словно повторялось: вот мы пьем первую рюмку, вот я уговариваю пьяненького Даньку пойти домой, вот я берусь за ручку двери и толкаю ее наружу... Горячий ветер дохнул мне в лицо, дыхание перехватило и я закашлялся, вскакивая. Вместо тускло-желтого потолка передо мной расстилалось расплавленное золото песка. Я очумело оглянулся. Пустыня расстилалась до самого края выжженных небес. Я стоял столбом и ужас холодным гадом полз вдоль позвоночника. «Снова, опять!» – пронеслось у меня в голове и я завертелся на месте, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры в этом безумии. Присев, я зачерпнул горсть песка – песчинки струйкой потекли сквозь пальцы. Я затряс руками, и начал остервенело вытирать их об серую форменную футболку и «боксеры», передергиваясь, словно прикоснулся к чему-то омерзительному. Солнце ощутимо палило затылок, и от песка струился нестерпимый жар, однако я затрясся так, что зубы мои звучно клацали, словно от самого лютого мороза. Сорвавшись с места я вихрем промчался по обжигающему песку, потом остановился и в панике понесся обратно, на то самое место, где стоял. Опустившись на корточки, я затравленно оглядывался, полубезумно поскуливая: вокруг расстилалось нетронутое волнистое море песка. Мои следы были единственными на сколько хватало глаз в этом раскаленном аду.
Наверное, я бы сошел с ума раньше, чем солнце спалило бы мое тело, но и на этот раз провидение оставило мне рассудок. Однако только затем, чтобы подвергнуть еще большим испытаниям. Сначала я услышал какой-то звон: далекое треньканье и лязг тонкого железа. Некоторое время я прислушивался, соображая – правда ли это, или мне начало мерещиться. Звук приближался, я уже различал скрип песка под чьей-то тяжелой поступью. Я снова вскочил, вытянувшись в готовую лопнуть струну. Кругом не было ни души, однако звук приближался. Сердце колотилось на последнем пределе, в голове пронеслось:
«Ну все, Тёма! Смерть твоя идет!». Шагах в десяти передо мной воздух затрепетал вдруг, подернулся радужной пленкой и раздвинулся, словно кисея, отдернутая быстрой рукой. Золотой воин явился мне во всем блеске и величии. В первый момент он был настолько огромен, что, казалось, заполонил все пространство, блеск песка и раскаленного неба померк в его сиянии. Он сделал шаг и остановился. Голос, подобный колоколу грянул:
- Здравствуй Артемий, сын Николаев! Приди ко мне, чадо!
Вселенная дрогнула, и за спиной его распахнулись два огромных сияющих крыла. Я пал на колени, пораженный.
- Встань и иди, чадо!
Я поднялся, и, встал, ослепленный всепоглощающим сиянием, исходившим из его глаз.
Он протянул руку и я шагнул к нему. Ощущение полета охватило меня, пронзив мое существо. Я зажмурился, задохнувшись от восторга, наконец поверив в происходящее. Синева и прозрачность влились в меня вместе с ветром. Глаза были не нужны – я ощущал Небо всем своим существом. Он был где-то рядом и, одновременно, во мне самом. Он улыбался моими губами и говорил моей душой. Он походил на меня, на младенца и, вместе с тем, на моего отца. Он заключал в себе весь Мир и был чем-то больше мира. Он был силен и стар как Вселенная и, одновременно, беззащитен и хрупок, словно проклюнувшийся из-под снега росток. В нем было все что я любил. Он был моей Жизнью и моим Светом.
- Смотри, чадо! – сказал он голосом Солнца. – Это Рай!
И я посмотрел: сапфир неба блистал вокруг.
Белые облака бесшумно плыли в необозримом просторе. Они сияли холодом и были легкими, как самый нежный пух. Они пружинили и пахли мятой, свежим бельем, из того далекого детства, когда бабушка приносила с мороза наволочки с вышитыми уголками. Мы летели по-над сверкающими паром и ныряли в его бестелесную сущность. Когда это наскучивало, мы гуляли по упругим горам туч, становясь легче и прозрачнее ветра. Затем облака разошлись, и я увидел синие пики, увенчанные морозными шапками вечных снегов, зеленые леса, похожие на океан, и океан, подобный алмазному зеркалу. Мы неслись над водами и моя душа пела, глядясь в свое отражение, которым был Он.
Мы бродили по теплым кедровым лесам, пропитанным светом и запахом Вечности, дотрагивались до медной коры, разбирая все мысли древних деревьев. Мы останавливались у хрустальных ручьев, чтобы зачерпнуть их прозрачную жизнь. Птицы садились на наши плечи и медведи кланялись и кувыркались, забываясь в щенячьем восторге при виде нас.
Вокруг нас был мир и Мир был внутри нас. Все это время он говорил со мной. Он рассказал мне о днях Творения, о дружбе и сомнениях, о восторге первого успеха и первой горечи поражения. Я знал теперь о Его именах и я знал об именах Врага. Я увидел Великий Потоп и был в Царстве Мертвых, где покоились кости Первых Людей. Я узнал о Тех-Кто-Ушел и о Драконах, которые были прежде людей. Древние ошибки ныли, подобно старым ранам. Мучаясь и плача слезами покаяния я поведал ему о своих грехах и о Звере внутри меня, и Он простил меня. Когда же день склонился к закату, Он разрешил Солнцу уйти за горизонт и показал мне иные светила на черном бархате Пустоты, пронизанной мыслями Вечных. Когда сладкий ужас вечного Ничто вошел в меня, Он рассказал мне о том, кто назывался Антихристом и о Последнем Дне, когда Солнце погаснет. Огромная печаль охватила меня и я поклялся помочь Ему, потому что не мог допустить и мысли, что великое Творение исчезнет в сгустившемся сумраке. Он был печален и светел и он сказал мне «Спасибо!». И я снова стал счастливой маленькой искоркой на ладони Мироздания. Я знал теперь что мне делать.