Что-то звонко стукнуло, мгновением позже понимаю — бутылка. Зорин выронил бутылку.
— Очередной маневр, Игореш? Поплачешь у ее могилки, растрогаешь меня до слез, а потом опять деньги клянчить будешь? Или на уши будешь приседать, пока ехать будем?
— Да нет. — Отвечает ровно и негромко. — Скорее всего я вкинусь и проваляюсь всю дорогу на заднем сидении в полубессознательности. Да и плакать мне что-то не хочется. Особенно у ее могилки.
— Тогда зачем?
— Н… не знаю. — С краткой запинкой отвечает Игорь. — Мне хочется у нее кое-что спросить. Глупо, я в курсе — не ответит и прочее. Просто хочу, чтобы мой вопрос прозвучал.
— Какой вопрос?
— Я хочу задать его ей. Ее скелетику под двумя метрами земли.
— И все же?
— Сань. По мне так вопрос очевидный — «за что?»… Тебе уже психиатр сказал?
— Про эпилепсию? Сказал.
Краткая пауза, фырканье Зорина, тут же прервавшееся под тихим неровным уточнением Игоря:
— Про биполярку.
Тяжелая, давящая тишина. У Игоря биполярное расстройство. У Катькиного однокурсника такое было. Жутко видеть, как человек живет циклами — то период поднятого настроения и любвиобильности вплоть до… абсурда, то тяжелейшая, глубочайшая депрессия…
— Я… да, сегодня утром он сказал. — Голос Саши едва заметно дрогнул. — И что стартанула крыша у тебя в подростковом возрасте, поэтому ты такой неуправляемый. С башкой с рождения беда была, а активизировалось в подростковом возрасте при сильном стрессе. — Жуткий смешок. — И он прав — мама же тогда забеременела. И крыша у тебя поехала.
— У матер… у Ларисы тоже биполярка была, да? Ее в психушку не только из-за белочки забирали…
— Пару раз… обострение было.
— В какой… в какой стадии? Маниакальной или депрессивной? — Голос Игоря снова дрогнул.
— Сам-то как думаешь?
Тяжелый вздох. Напряжение царящее в комнате чувствовалось даже через дверь.
— Ты поэтому на героин пересел? — негромко и ровно уточняет Саша.
— Так… мысли о самоубийстве как будто отодвигаются. На кокаине меня периодически жестко плющит. Я только сейчас понимаю, почему я херачил его тоннами в одно время и почти не употреблял в другое. У меня депрессивная фаза начиналась, поэтому я в кокаиновый запой уходил… потом, как проходило, у меня в голове будто щелкало, что пиздец, надо жить же как-то, я к тебе за реабилитацией. А после нее опять. Не от того лечили, сука… — Жуткий смех Игоря, краткая пауза и задумчиво продолжает. — Или тоже бывало, что я кокса или мета закину, а у меня как будто обратный эффект — вообще апатия дикая. Просто хоть ногу мне отпиливай наживую, я не пошевелюсь даже. Как будто трясина одна. Везде причем, и внутри и снаружи. Как-то раз очнулся, а стою на краю крыши… Василич сказал, что это типа перекреста, когда я на маниакальной стадии допинговался стимуляторами то мозг просто отключался. Там в мозге какая-то хуйня вырабатывается при маниакальной стадии… ну, эта, от которой все так заебись, нихуя не спишь и трахаться беспрерывно хочется, а если я еще в этот же момент мозг стимульнул дурью, там этой хуйни вырабатывается настолько много, что мозг просто коротит и он как будто отключается… Я и правда мало что помню, когда у меня такие периоды были, вот этого, типа, перекреста… Снег стимулятор же, стимуляторами депрессию лечат и если я на фазу депрессии с ним попадал — заебись, все ровно идет. Если на маниакальную — пиздец наступал… Потом научился чувствовать, что и когда принимать… Не понимал почему я так, то одно, то другое… просто как отторжение, что сегодня мне трава нужна, а не эфедрин, например… А герыч… Не знаю, как объяснить, Сань. Он же типа депрессант и Василич констатировал сейчас у меня начало депрессии. Но мне с хмурым легче почему-то. Мира просто нет, и как будто и не было никогда. И меня тоже нет. Вообще ничего нет. Просто хорошо и все. И не хочется больше думать, как себя убить…
У меня мурашки пробежали по рукам. В комнате повисла тишина. Щелчок зажигалки, протяжный выдох Зорина. Игорь кашлянул и совсем негромко спросил:
— Саш… Лариса… она при тебе? Суициднуться пыталась?..
Пауза затягивается. Слышится медленное, ритмичное постукивание зажигалки о стекло. Снова протяжный выдох и ровный ответ:
— Один раз порезала вены. Кровь везде была, а ты рядом сидел, весь в ее крови… Я тебя подхватил, к тете Любе сразу… Помнишь ее?
— У нее пирожки вкусные были. С капустой. Даже мама так не готовила. — Тихий и такой горький смех. — Плохо помню. Почти нет. Только пирожки помню. Что вкусные очень были.
— С голодухи всегда все вкуснее кажется.
Чувствую как саднящее чувство тоски и ужаса скребет где-то за грудиной, в районе солнечного сплетения. Чувствую мурашки, бегущие по спине. И как слезы прочеркивают влажные дорожки на щеках. Закрываю рот, подавляя всхлип и очень тихо приседаю на корточки, потому что в ногах слабость. А они продолжают. Продолжают отравлять мой мир кошмарами детства, обеспеченного им женщиной, которую Игорь, унаследовавший от нее биполярное расстройство, называл Ларисой. А мне хотелось назвать тварью.