— Сань, возьми меня с собой. Просто потерпи тот момент пока меня шторить будет, я реально на голяк к ней не смогу… Все равно ширнусь. Не возьмешь, сам поеду. Просто… не хочу никого в это… это дерьмо посвящать.
— Откуда ты знаешь, что я к ней езжу?
— Не только ты искал ее. Я нашел через год, когда она уже сдохла. Мы с тобой как-то раз чуть не встретились. Шесть лет назад. Я обкурился вхламину. По-другому не хватало меня, чтобы приехать на кладбище. Приехал. На стоянке твоя тачка. Я встал рядом. Вкинул снега, чтобы мозги прояснились, но пойти не смог. На трезвяк, так сказать, не смог, да и еще ты там… Думаю, хуй с ним, пережду где-нибудь, пока ты не съебешься. Отъехал, переждал. Но так и не смог. Тварь она ебучая… Я знаю, что ты мне все равно сейчас не поверишь, знаю. И все равно скажу. Я ее искал тогда, чтобы в глаза посмотреть. Чтобы спросить, мол, ладно Сашка, но меня нахуя рожать было? Она же бухая была, когда рожала меня. Да и всю беременность, скорее всего, не просыхала. Я карту свою видел. У меня абстиненция была до четвертого дня с момента рождения. Врачи мне ватку со спиртом к носу прикладывали, да?.. Чтобы меня так сильно не ломало от похмелья… Сука… Ну зачем?.. — голос Игоря надломился и рассыпался в хриплый, пугающий смех.
Мелко трясет, сжимаю рот руками, сдерживая сдавленный возглас отчаяния от кошмара творящегося в спальне Игоря.
— Нас было трое. — Тихим шелестом Зорина, тяжестью осевшей в жилах.
— Что? — немного растерянный голос Игоря.
— У нас сестра была. Младшая.
— Саш… — голос Игоря задрожал. Задрожал от ужаса и понимания. — Саш, пожалуйста… Я думал, это мне просто снилось… Саш, пожалуйста, не говори… про сарай. Саш, пожалуйста, не говори… Ну, пожалуйста, ну не говори, что это правда было… Пожалуйста, Саш… — в горячем полушепоте столько неистовой мольбы, казненной ровным, полностью отрешенным голосом Зорина:
— Мне было семь. Тебе три. Алисе год. — Он хохотнул как-то жутко, совсем не по-человечески. — Лариска забыла ее в сарае, куда бегала покурить. На дворе шестнадцатое декабря было, я пришел из школы… Ты пытался ее согреть, к себе прижимал сидя у батареи, в одеяла кутал. Сказал мне, что она уснула и никак не проснется… Поэтому всех баб, о которых ты более-менее заботишься зовут Алисами, Игорь. У тебя тоже там замкнуло, на подсознательном уровне. Как и у меня. Поэтому я тебя, козла, любого принимаю… в одеяла кутаю… — Судорожный выдох, щелчок зажигалки. — Ты не помнишь, наверное, был у Лариски мужик такой, довольно долго был. Дядя Ваня. Похоронил Алису под кленом на углу Линейной и Первой. Я перезахоронил ее на Солнцевском. Если хочешь, заедем.
Тихий, мучительный, какой-то страдальческий смех Игоря. С прорывающимся, задушенным вскриком раненного животного. Господи… Господи, ну за что?..
— Сань… вот… вот, блядь, за что? Ну, правда, ну за что, блядь?.. Сейчас бы я еще понял, но тогда… Мы же детьми совсем были… Мы же совсем ничего плохого никому не сделали …
— Сам задашь ей этот вопрос. Я заеду в шесть утра. Будь трезвым к этому моменту. Лучше в машине вкинешься, потому что если… если ширнешься до, я тебя из квартиры вытаскивать не пойду.
В комнате воцаряется тишина. С трудом встаю на ноги. Придаю лицу спокойное выражение и толкаю дверь. Взгляд Игоря падает на меня, остановившуюся позади кресла Зорина. И он все понимает, что я слышала, и что… мне жаль. Чуть дергает уголком губ, выказывая досаду.
— Ну… извини меня, что ли. — Усталая ухмылка, прикрытые глаза, полуповорот на постели так, чтобы оставить руку с капельницей недвижимой.
— Да подавись. — Слабо усмехаюсь в ответ, осторожно положив ладонь ему на плечо, которую фыркнувший Саша спустя мгновение накрывает пальцами.
Игорь хохотнул, приподнимая голову и метая на брата прищуренный взгляд.
— Она лучше Евы, Сань. Заплатила мне, чтобы тебя не подставить, Ева обратное сделала. Ты задумайся там. Я на вашу свадьбу даже чистый приду. В знак уважения, так сказать.
— Да кто тебя позовет еще, недомерка. — Усмехается Зорин, чуть сильнее стискивая мои пальцы. — Капельницу сам снимешь? Или еще посидеть, потому что ты отрубишься?