— Так, ну-ка быстро ешь. — Сурово сдвинув брови, он пытается впихнуть в меня бульон. — Это нормальный ресторан. Я бы сам приготовил, но в этом отношении руки у меня из задницы и я скорее окончательно тебя добью плодами своих трудов, чем вылечу… Олька, блять! Ешь! Врач сказал, что нельзя пить на голодный желудок вон ту вон половину аптеки, которая на кресле лежит… Чего ты? Не вкусно, что ли? Да быть не может, повара проверенные… — он попробовал суп и заключил. — Вполне себе не плохо. Я однозначно хуже готовлю… Как-то раз хотел пожарить бифштекс на сковороде, хорошо, что пожарные почти вовремя успели, с тех пор я не готовлю… Ну-ка ешь!
Давилась, но ела.
— Саш, извини… — тихо произношу я, когда он протягивает мне таблетки и стакан теплого чая.
— Вот вроде умная ты баба, Ольга Дмитриевна, — задумчиво говорит он, опускаясь на корточки возле кровати. — Но иногда такая дурочка. Сейчас сироп принесу.
Никуда не поехал, отменил все. Впихивал в меня еду, мерил температуру и следом впихивал таблетки, а меня, мою ватную голову все сильнее гложило чувство вины, когда я, притянутая к нему на грудь, на все свои возражения, что заражу, получившая поцелуй в губы, лежала на его плече и замечала, что взор в плазму с каким-то дурацким шоу у него впервые за долгое время не отсутствующий. Это заставляло теряться. Он, словно почувствовав, переплел наши пальцы и притянув мою руку к губам и прикрыв глаза коснулся губами тыльной стороны ладони.
— Мертвые к мертвым, Олька, жить надо среди живых, особенно когда их очень любишь, а им плохо. Так что прекращай с этими виноватыми глазенками, свое я отстрадал. Так, время шесть, где градусник?.. Сейчас еще должны еду привезти… Ну, чего ты смотришь так на меня? Мне не лень готовить, правда, просто я реально очень хуево готовлю, но, в принципе, если ты хочешь свою жизнь закончить сегодня и крайне мучительно я тебе что-нибудь сбацаю… Противопожарка вроде норм фурычит, я теперь за этим слежу, после тех бифштексов…
Я неуверенно фыркнула и теснее к нему прижалась, зарывшись лицом в плечо и чувствуя… сразу много и всего.
Время текло. Все входило в колею. Для Зорина в явно раздолбанную, но он этого вообще не показывал. Абсолютно. И я не лезла, потому что он вообще не давал ни за что зацепиться, чтобы разговорить себя. Он закрыл эту тему, ибо она слишком еще свежа и болезненна, стал абсолютно прежним, ехидным, ироничным, работающим как ишак и… любящим.
Давлело чувство вины. Но и рациональности — лезть не стоит, его проблема должна вызреть, не со всеми своими демонами он еще перезнакомился, чтобы о них рассказывать. И я не лезла. Сначала мое поведение, когда я принимала его правила игры походило на притворство, а потом… обоим стало легче, будто бы миновали острый угрол, о который обоих бы порезало. Мы вернемся к нему позже, я это знаю, а пока я осторожно наслаждаюсь этой привычной реакцией Зорина на то, что его подкашивает — компенсация. Он уходил с головой в работу, вваливался домой, засыпая на ходу, очень смущался, вызывая мои ехидные смешки, когда я разговаривала с мамой по телефону и спросила его размер, потому что мама решила купить ему рубашку, а я озвучала ее вопрос, оседлав Зорина и пытаясь заглянуть за воротник крайне застенчиво отнекивающегося Зорина, и вся эта ситуация вызывала у меня дикий, неконтролируемый смех, и я едва сдерживалась, сообщая маме его размер, и что для него предпочтительна классика. Приталенная. Что-нибудь в сдержанных тонах.
— Хотя ему подойдет и темно-синий цвет мам, — улыбаюсь глядя в его закатывающиеся глаза. — Сапфировый скажем. У Дольче и Габбанна прекрасный спектр этих оттенков, хотя Саша предпочитает рубашки от Этон. И Живанши. Выбери что-то нормальное, кину на карту деньги. И лучше на клепках вместо пуговиц…
— Легче расстегивать, да? — едва слышно шепчет Зорин, запуская загребущие лапы под креп моего платья, обтягивающего бедра.
— Сейчас с Ланкой говорить буду, — так же едва слышно отвечаю ему упреждая взглядом и он послушно убирает руки, аккуратно ссаживает меня на кровать и прижимается ухом к другой стороне телефона, чтобы удовлетворенно улыбнуться и стереть пальцем слезы на моих щеках от радостного, яркого, напоенного жизнью щебетания Ланы, рассказывающей с каким-то непередаваемым восторгом о парке Яркон, детском городке и водных аттракционах, где они сегодня были с бабушкой. И с непередаваемой благодарностью смотрю а улыбающегося Зорина.
До открытия кофейни оставалось два дня и я дико нервничаю, приехав сюда уже под вечер и устраивая инвентаризацию, делая себе пометки о заготовках, кружась по залу, пока скучающе Зевающий Зорин ловит расслабон лежа на диванчике подле тонированного окна, свесив длинные ноги через подлокотник и держа в вытянутой руке телефон что-то негромко ему вещающий о футболе.