Даже разговор с архимагом не помог. Ренай тяжело выдохнул. Пытаясь успокоиться, оглядел, как всегда в такие трудные моменты, свои покои. Возле хлипкой двери стоит простая деревянная кровать, рядом с ней — миниатюрный столик, на котором красуется глиняный кувшин. На стене по левую руку висят крест-накрест мечи в ножнах. Собственно, больше ничего и нет.
Стул под ним скрипнул.
Прочь панику. Он по-прежнему остается Поющим, пусть и бывшим. Водя указательным пальцем по синим линиям татуировок на кисти, Ренай прикинул что к чему.
Вор вышел к каменной стене, когда солнце-око только-только лениво поднялось над верхушками кипарисового леса. Прислонился спиной к дереву в тени массивных ворот и принялся подбрасывать медную монетку. Послушники с полчаса затаив дыхание наблюдали: взгляд льдисто-голубых глаз незнакомца пронизывал до костей, а кривая ухмылка будто нож, приставленный к горлу. Наконец, старший, мямля, спросил, кто он и что здесь делает. Стражи вздрогнули от белозубой улыбки визитёра, а тот — святая простота! — заявил, что пришёл забрать магию их Храма. Украсть её. Погнать бы наглого безумца после подобных заявлений, да вот только стражей прошиб холодный пот. Месяца не прошло, как сборщики фруктов наткнулись в джунглях на обугленные руины — где сотни лет высились золочёные шпили соседнего храма. Единственный выживший, обнаруженный подоспевшим Ренаем, корчился в тени почерневшего оплавленного алтаря, качался взад-вперёд, обхватив себя за плечи, и ничто не могло унять дрожи жилистых рук. Глаза дёргались под опущенными веками, а с губ капала слюна и слетали бессвязные фразы безумца…
Сам архимаг позже в ужасе делился с Ренаем тем, что школа действительно потеряла несколько серьезных заклинаний и последствия еще дадут о себе знать. От выжившегобезумного храмовника избавились, а о случившемся на время забыли… До того момента, пока незнакомец не появился перед воротами.
Кто он? Как попал? Никто не знал. Послушники доложили мастерам-магам, а те — архимагу. Неизвестного связали и кинули в темницу.
Первым, кто поговорил с Вором, оказался Ренай. Скептически относясь к рассказам послушников, он отворил тяжелую дверь каземата и… В него словно что-то вошло, принялось копошиться в темных лабиринтах души. Ни одно потаенное воспоминание не укрылось от цепких мерзких лап. Части его естества принялись снимать, как кожицу с лука. Ренай даже не сразу понял, что обливается холодным потом и держится за грудь, пока узник, широко улыбаясь, смотрел на него.
Об это даже сейчас тяжело вспоминать.
Заинтересованный испугом своего помощника архимаг спешно спустился к незнакомцу, но Камня дальше порога не пустил. Сказал: хочет поговорить с глазу на глаз. И до глубокой ночи провел в темнице. Повезло, что в двери была небольшая круглая дырка, в которой можно было рассмотреть каземат. Вор не пытался освободиться от веревок, а архимаг всё время сидел на принесенном костяном стуле и мило улыбался.
Стоило настоятелю храма выйти из темницы, ноги его подогнулись. Ренай едва успел подхватить старца и дотащить до покоев. Глаза архимага ввалились, морщины стали глубже, кожа обтянула череп так сильно, будто вот-вот готова была порваться, точно старый пергамент. Все самые страшные опасения были верны! Узник действительно обладал невероятной мощью. И следовало как можно быстрее отправлять гонцов в Кулгер — к Пророку.
Почему Вор позволил себя связать? Западня? Но Камень обследовал все близлежащие территории и ничего и никого не нашел. Может, всё-таки ошибка? Нет, конечно же, всё по-настоящему! Но почему Вор не боится наказаний, не боится смерти, наконец?
И сегодня Ренай узнал ответ: потому что того нельзя убить. Вместо крови в его венах струится свет. Любая, даже самая серьезная рана заживает за несколько мгновений.
Погладив густую намасленную бороду, Камень тяжело выдохнул, пытаясь успокоиться. Напряг мускулы на руках. Витиеватые татуировки вздулись. В конце концов, он всего лишь воин храма. Бывший Поющий. Решения принимает архимаг. Вряд ли тот недооценивает всю серьезность ситуации. Что-нибудь придумает.
Апоказамуруем Вора в стенедо приезда дознавателей из Кулгера. Не сдохнет — так хоть помучается.
Стало чуть легче.