Верховный магистр сделал рукой властный жест и громко сказал своим лучшим помощникам:
- Дети мои, подойдите ближе и примите тот внешний облик, который вам нравится самим! - Как только это было исполнено, он сделал несколько шагов к ним навстречу, затем остановился, круто развернулся на одном месте и, рухнув на колени перед высоким золотым троном, простер руки к музе и взмолился оглушительным голосом - Великая Создательница Эрато, молю тебя, вдохни жизнь в тела моих самых лучших и верных друзей и помощников на виду у всех остальных магических созданий, которые сейчас находятся внизу!
Без малого сотня прекрасных юношей и девушек тотчас упала на колени перед золотыми ступенями и все они, простирая руки к Эрато, замерли в безмолвной мольбе. Муза, вернув себе прежний облик стройной солнечной девушки в белоснежном пепласе, немного поерзала на троне и стала творить сложное магическое заклинание. Из её кольца творения стала истекать синяя эманация жизни, которая, поднимаясь кверху, быстро собиралась в плотное синее облачко.
Юноши и девушки, эти магические биороботы обладающие колоссальным интеллектом и огромным опытом жизни поблизости от толпы жутких негодяев, из крохотных искорок черных душ которых им ежедневно приходилось по крупинкам собирать проблески света, смотрели на голубое облачко с такой надеждой, что Эрато уже не могла ошибиться. И она не ошиблась и не упустила ничего из того, о чем узнала сегодня в синих глубинах. По всему синему облачку эманации жизни побежали радужные сполохи, в огромном зале запахло дивными цветами и в синеве стали набирать яркость и быстро расти золотистые искорки.
Когда они увеличились в размере и заполнили весь объем синего облачка эманации жизни и оно сделалось огненно-золотым, произошло нечто невероятное. Золотые шары с веселым писком и смехом рванули в рассыпную и закрутились над этими юношами и девушками, с такой надеждой глядящими на них, в стремительном танце, превращаясь в хвостатые золотистые кометы. То и дело какая-нибудь юная и беспечная душа, выбрав себе цель, делала молниеносный бросок вниз и стремительно вонзалась в грудь своего избранника или избранницы, отчего тот или та вздрагивали всем телом и падали навзничь с широко раскрытыми глазами, из которых ручьями лились слезы. Таким было чудо рождения новой жизни.
На это ушел почти целый час и все это время Создательница Эрато, а теперь муза имела полное право именовать себя так, смотрела на все с радостной улыбкой. Как только последняя, самая шустрая и непоседливая душа, наконец, угомонилась и все эти юноши и девушки, чьи лица были прекрасными и одухотворенными поднялись на ноги, она сошла со своего золотого трона, сбежала вниз и громко воскликнула:
- Друзья мои, вы рождены и теперь свободны. Поэтому вы должны теперь покинуть это место, чтобы не подвергать свои юные души риску. Живите же и радуйтесь жизни в Светлом Парадизе, любите и будьте любимы!
Восторженные молодые люди окружили девушку со всех сторон и каждый стремился обнять и поцеловать её, высказать ей свою благодарность. Эрато, в свою очередь, уловив в некоторых юношах и девушках поэтический дар, тут же одаривала их своими магическими поцелуями в лоб. Верховному магу, который суетился вокруг них, словно квочка, стоило больших трудов выманить их всех наружу, где он немедленно сотворил магическое зеркало, ведущее прямо в покои Создателя Ольгерда и стал заталкивать в него своих юных друзей.
Когда ему удалось оторвать от себя и спровадить в Светлый Парадиз последнюю нагую девицу, которая вцепилась в него, словно клещ, он, захлопнув магическое зеркало, принялся искать в саду Создательницу Эрато, но её уже и след простыл. Пользуясь суетой и суматохой, она ушла от него тихо, по-английски, вновь отправившись в Зазеркалье. Бертрану Карпинусу уже ничего не оставалось делать, как отправиться к своему другу Ольгерду, покои которого захватила в плен дикая орда очаровательных молодых людей, перед обаянием и юным очарованием которых не мог устоять никто. Да, никто им и всем их желаниям, собственно говоря, особенно-то и не сопротивлялся.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зазеркалье. Россия, город Кисловодск. Дом Вячика.
Четверг, 02 июля, утро. Двадцать седьмой день.
Всю минувшую неделю Вячик был сам не свой. Не в том смысле, что на него внезапно навалилась апатия и жуткая хандра, а как раз наоборот. Начиная с понедельника он работал в бешеном темпе. То, чем он так долго болел до этого дня, - венком сонетов, который мечтал когда-нибудь написать, выперло из него само собой и полностью захватило все его мысли и чувства. Стихия поэзии захватила его полностью и он строчил строчка за строчкой, черкал, рвал в клочья уже исписанные листы и снова принимался писать. И так с утра и до ночи, с ночи и до утра, почти без сна и отдыха.
Будучи и без того худощавым по своей природе, он за эти несколько дней похудел еще больше и его глаза, с покрасневшими от бессонницы веками, горели яростным огнем. Вячик был счастлив и горд собой. То, чего он до этого дня так боялся, свершилось и теперь перед ним лежала стопка разноцветных листков бумаги, исписанных то шариковой ручкой, а то и просто карандашом, содержащий в себе венок сонетов.
Работа была окончена и поэт бережно и ласково поглаживал рукой автограф своего очередного детища, цикла из пятнадцати стихотворений, каждое из которых состояло из четырнадцати строк. При этом первое и последнее стихотворения, как бы замыкали цикл в кольцо, чем и превращали его в венок сонетов, а последняя строка каждого сонета была первой следующего. В смысле поэтическом, форма чертовски сложная и редко применяемая современными авторами.
Вячику оставалось сделать только одно, сесть за пишущую машинку и придать венку сонетов его окончательный вид, превратить его в четкие, чеканные черные строки на белом листе бумаги. Вложив в пишущую машинку три листа бумаги и два листа копирки, Вячик пробежал пальцами по клавишам, радуясь быстрому и веселому, дробному стрекоту своего "Роботрона", оставившего на бумаге четкую строчку:
ВЕНОК СОНЕТОВ
Малость поубавив свой пыл, чтобы случайно не сделать "очепятку", он принялся печатать не спеша:
1.
Первый сонет вылетел из-под пальцев поэта огромным, черным, вещим вороном и, словно бы сел на письменный стол, глядя на суетный мир людей строго и пронзительно своими горящими глазами. Как грозный и мудрый судия тайных пороков и мелких страстей, беспомощного вздора и пустого славословия, он громко закаркал, произнося свой суровый приговор времени перемен, прожитому людьми так глупо и бездарно. Сердце Вячика, отчего-то бешено заколотилось, но он сдержался и размеренными, отточенными движениями принялся печатать второй сонет, думая о том, в каком облике он представится его мысленному взору:
2.