Вторая птица была еще более зловещей. Она походила уже на огромного орла со стальным клювом и острыми когтями, готовая впиться в тело своей жертвы и начать терзать её безжалостно и остервенело, заходясь яростным клёкотом. Ах, как жаль, что это были всего лишь его мечты о справедливости, а не настоящие крылатые мстители. Поэт не мог смотреть на этот мир без слез и страдания, но, вместе с тем, ничего не мог и поделать, так как он был всего лишь поэтом, а отнюдь не пророком. Впрочем, в том Отечестве, в котором он жил и страдал, к пророкам относились еще жестче.
Дальше работа пошла несколько веселее, так как тон сонетов и их настроение стремительно менялись, ведь они были посвящены тому, что всегда так ранило, мучило и одновременно исцеляло его душу, великому таинству Любви. Он даже мысленно произносил это слово с большой буквы, хотя далеко не каждый раз так было в жизни. Ведь что ни говори, не смотря на то, что в его жизни было уже множество романов, в Любви ему не очень то везло. Зато стихи о Любви он писал от всей души и с огромной страстью. Вот и сейчас он даже замирал от волнения, когда печатал:
(3.4.) 5.
Но впитывая таинства любви, которыми колдуешь ты, нагая, - навечно я себя в тебя влагаю и присягаю клятвой на крови! Впиваясь в тело раскаленным телом, пронизывая ласкою насквозь от губ до мягко колющих волос - о, Господи, как ты любить умела!! Не смея отшатнуться ненароком, напитывая плоть любовным соком, а поцелуем осушаю рот... ...Ты помнишь все. Опять - который год! - ты ждешь любви. И как бы между прочим, надеешься - хотя бы между строчек...
Эти сонеты выпорхнули из-под его пальцев уже не птицами, а какими-то коралловыми рыбками дивной, причудливой расцветки и поплыли по его комнате-аквариуму, пронизанной солнечными лучами, кружась в медленном танце. Вячик, в окружении этих рыбок-бабочек, почувствовал себя Посейдоном с длинной бородой небесно голубого цвета, сидящем не на скрипучем стуле, а на троне, изготовленном из огромной раковины, украшенном огромными жемчужинами. Размахивая своим огромным трезубцем, он дирижировал оркестром и тот играл для его рыбок громкую и торжественную мелодию.
Вволю налюбовавшись столь дивной и красочной картиной, он встряхнул головой и вложил в пишущую машинку очередные листы, удивляясь тому, с чего это его сегодня так расперло на грезы. Что ни говори, но в нем как-то умудрялись совмещаться такие вещи, как романтика и поэтическая, страстная натура с одной стороны и практицизм с другой. Ведь даже перепечатывая сонеты, он делал сразу три закладки для того, чтобы у него под рукой всегда имелась резервная копия.
Переходя к шестому сонету, Вячик сурово нахмурил брови, ведь он поднимал в нем очень серьезные для самого себя темы и был к себе предельно критичен. От этого сонета он даже не ждал никакого визуального образа, потому что боялся заглянуть в ту бездну своего собственного раскаяния, которая, порой, открывалась перед ним. Так что этот сонет был для него неким мерилом самоистязания. Может быть он был слишком строг к себе, но, тем не менее, предпочитал казнить себя сам и не допускать к этому больше никого.
6.
Надеешься - хотя бы между строчек, но кто-нибудь сумеет распознать, какой судьбы была достойна мать, каким он был философом - твой отче. Когда ты им всемерно докучал, тебя, почти пропащего, прощали. Года проминовали и в печали в конце концов отдали свой подчал. Ты не нажил достойного горба - и вывели тебя за грань добра, и от благопристойных отделили. От отчего порога отдалили - ты выдюжил! И все же, черт возьми, воспомнятся восторги визави!
7.
Воспомнятся восторги визави, делящего содружескую чарку! Такую нить прядет портниха-Парка, пороки продлевая до зари! И женщины, не падкие на лесть, всесовершенны и всемилостивы - по сущности, они тебя растили, как хлеб насущный, даденный им днесь. Все было... Улетучилось: как небыль. Попотчуешься на ночь черствым хлебом да теребишь почтовые листы... О чем душой смиренно молишь ты? Пусть чем-нибудь, хоть сказкою восточной восполнятся египетские ночи!
8.
Восполнятся египетские ночи российской дымкой бледно-голубой, А звезды возникают над тобой, как будто это праведников очи. И так они глядят спокон веков и видят, как апостол Первозванный убогих утешает: "Вместе с вами я к заповедям Господа влеком..." И всем, кто не в грехе и не во зле творил свой путь тернистый по земле - положена небесная награда. А здесь и в утешение, и в радость даны тебе и утренний багрец, и Женщина - творения венец.
9.
И Женщина - творения венец, твое мировоззренье и прозренье - семейным очагом тебя согреет и вложит в руки мастерский резец. И будешь ты до срока приречен не ждать, а созидать себе подобных, пока они тебя на Месте Лобном не разопнут, целуя горячо! Вся мудрость заключается в простом - и даже сын попробует перстом твои уже хладеющие раны. Ты недвижим. И, как это ни странно, за краем неба ждет тебя отец, даруя и Начало, и Конец.
10.
Даруя и Начало, и Конец, вся жизнь твоя пройдет в воспоминаньях, о самых изощренных наказаньях, каким тебя подверг любовный жнец. О, женщина, забвение даруй, когда настанет Тайная Вечеря, чтоб каждый мог, в который раз поверя, подставиться под ложный поцелуй. И пребывать в неведенье лечебном, не думая, кого бы, где бы, чем бы благодарить за дарственную ночь? Ты жив. Ты повторить ее не прочь. И плоть - почти божественная глина, - всегда в любви окажется невинной.
11.
Всегда в любви окажется невинной пусть самая раскованная мысль. И возвести в рискованную высь возлюбленную - вот он, смысл единый! Да не упасть, да не разбиться на смерть, а раствориться в чудо-облаках! ... Но если не достанет сил в руках - не торопись, а то поднимут на смех. Ты не послушал дельного совета. Решил, что так любовь тобой воспета, как не дано Петрарке самому! Да что там мелочиться? - Никому!! Ты погребен любовною лавиной и этой совершенной половиной.
12.
И этой совершенной половиной вдруг оказалась, брызгая слюной, в покрытых толстой коркой соляной разбитых туфлях старая дивчина. Она брела куда-то до заката, на посох опираясь через шаг. И дрогнула засохшая душа - ведь это ты её любил когда-то! Её ты взял, как собственный надел, когда на руку правую надел колечко гравированное в храме... В ворованном тряпье, в каком-то хламе - и как с таким обилием седин ты держишься под тяжестью годин?
13.
Ты держишься под тяжестью годин единственно надеждою и верой. За это и воздастся полной мерой, хотя ты нелюбим и нелюдим. Ты сам себя обрек на бездну бед, уйдя в пучину жизни дерзновенно! И все же избежал шального плена - иллюзий чужеродных в сорок лет! И снова выбор - быть или не быть? Какой ты удостоишься волшбы и что произойдет с тобою вскоре? ...И выбросило жизненное море тебя среди торосов, плит и льдин. И до бессмертья - только шаг один.