В это утро, едва сев за стол к завтраку, он сразу же вспомнил, что сегодня вечером идет на восхитительный концерт в Старый театр. Перспектива дня озарилась предвкушением того, чем он будет увенчан, и последние тени, навеянные дурным сном, тут же рассеялись. Этот концерт был сугубо официальным мероприятием, организованным в честь одного иностранного политического деятеля. На концерте должны были присутствовать бургомистр, по долгу службы один министр и ряд других высокопоставленных лиц из правительственных кругов. Остальную публику, весьма, впрочем, немногочисленную, составляли приглашенные: чиновники региональных и муниципальных учреждений, деловые люди, несколько аристократических семей и семей крупной буржуазии. Иоганнес никогда не попал бы в число приглашенных, если бы не любезность одного из сотрудников бургомистра, его друга, который, испытывая ужас перед музыкальными вечерами, старался всегда, когда представлялась возможность, увильнуть от их посещения и предлагал пойти вместо него кому-либо из друзей; но на сей раз, чтобы пройти через контроль, надлежало подать еще условный знак — настолько тщательно были продуманы все меры предосторожности.
Программа концерта состояла исключительно из произведений итальянских и немецких композиторов, XVIII века. Такой выбор заранее одушевлял Иоганнеса, который отдавал особое предпочтение культуре и искусству этой эпохи, предпочтение нескрываемое, словно она была чуть ли не единственной достойной поклонения. Оркестр и солисты слыли в Европе одними из лучших. Короче говоря, упоительный музыкальный вечер. К тому же сам факт, что он предназначен для узкого круга избранных, его изысканность усугубляли удовольствие, которое заранее предвкушал Иоганнес, но совсем не из светского тщеславия (хотя оно тоже, пожалуй, тлело где-то в глубине души), а скорее из чистого эстетства: красота лиц или, за недостатком красоты, их благообразие, переливы огней, драгоценностей, шелков, сам церемониал, волшебство, которое преобразит все вокруг, — вот это и будет праздник, одно из тех искрометных, как бы химически чистых мгновений, которые даруют жизни или заимствуют у нее свою самую редкостную и самую драгоценную сущность. Некогда Европа знала секрет подобных празднеств, избранная Европа разумеется, Европа богатых, Европа «правящего класса», как говорила крошка Лисбет, чтобы поддразнить Иоганнеса. Он не спорил с ней. Но разве все праздники не являются прежде всего расточительством на потеху избранным? По самой сути своей оскорбительным выпадом против всеобщего несчастья? Что ни говори, а правящий класс Европы стал более бережливым или же более осмотрительным. Празднества с прежним размахом ныне редкое исключение, и проходят они втайне, подальше от народа, в кругу посвященных… Вот и приходится довольствоваться тем жалким подобием, какое являют собою пышные официальные сборища. Остальное дополняет воображение.
В комнату вошла женщина. Иоганнес встал ей навстречу. Он коснулся губами ее щеки, спросил, хорошо ли она спала. Свидетель этой сцены догадался бы, что исполненная уважения, чуть ли не благоговейная встреча тоже являет собою часть ритуала, который эти двое свято соблюдают многие годы; а если бы свидетель не знал, что они муж и жена, он вряд ли сразу пришел бы к такому выводу, столь обходительно они держались друг с другом, разговаривали. Пожалуй, он подумал бы, что это брат и сестра или, еще вернее, старые друзья и один из них приехал погостить на несколько дней к другому; их отношения казались слишком сдержанными для любовников и слишком предупредительными для супругов.
Он осведомился о ее планах на день: в котором часу она думает вернуться? Не забыла ли про сегодняшний концерт?.. Паула ответила, что не только не забыла, но намеренно перенесла урок, дабы иметь возможность вернуться немного пораньше и собраться не торопясь. Она заметила, что им надо в самое ближайшее время пригласить на обед друга, которому они обязаны местами в концерт.