— И все равно я об этом не подумал.
— Все это не впервой. Но я всегда выкручиваюсь. У тебя есть огонек?
Иоганнес поставил шкатулку с сигаретами на ковер около кушетки, потом снова пересек комнату, чтобы взять со столика красивую массивную зажигалку, и вернулся к Лисбет.
— Я заставляю прислуживать себе, словно одалиска, — сказала она с наигранно сокрушенным видом. Потом приподняла правую ногу, выставив носок кожаного ботинка на утолщенной подошве, весьма отдаленно напоминающего женский, — такие ботинки носили солдаты союзнических войск во время войны в Ливии. — Ничего себе одалиска! — заключила она. — Скорее бродяга, вот кто!
Он щелкнул зажигалкой, поднес ее к сигарете.
— Бродяга со страниц «Вога», — любезно дополнил он. — Но вид у тебя и впрямь усталый. И мне кажется, ты похудела.
— На четыре килограмма.
— Но ты хотя бы не ходишь голодной?
Он спросил, живет ли она у родителей. Она ответила — нет, уже много месяцев. Но хотя бы навещает их? Да, изредка.
— Милая Лисбет, я вовсе не собираюсь читать тебе нотацию, но подумай сама, заслужили ли они такое пренебрежение. Ведь они были добры к тебе. Они выполнили свои обязанности…
Она пожала плечами.
— Если бы я вышла замуж, я виделась бы с ними еще реже. Стало быть…
Иоганнес придвинул к кушетке кресло; когда он уже собрался сесть, она протянула к нему руку с сигаретой:
— О, пока ты еще не сел, не будешь ли столь любезен… Дай мне пепельницу.
Он с улыбкой покорился. Лисбет рассмеялась:
— Эта проклятая племянница не часто навещает вас, но уж коли появится, то сразу садится вам на голову!..
С другого конца комнаты Иоганнес принес большую хрустальную пепельницу в форме раковины.
— У нас не так много пепельниц, — сказал он, — ведь ни я, ни Паула не курим… Ладно. Теперь-то я могу сесть? — спросил он ворчливым тоном. — Или мадам угодно еще что-нибудь?
— Извини меня, дружок, но, честное слово, у меня нет сил двинуться. А здесь, на этой кушетке, так хорошо…
Ее непосредственность, ее непринужденность, свободная манера разговаривать и держаться были заразительны. С ней чувствуешь себя полностью раскованным, доверчивым, готовым болтать невесть что или просто без тени смущения молчать. Она всегда была такая — милая, с легким характером. Иоганнес не раз думал, что она, в общем, должна быть счастлива, а если выйдет замуж, сумеет сделать счастливым и мужа.
— А правда, у тебя хорошо, — продолжала она. — Прибежище…
— Только от тебя зависит пользоваться им, если тебе здесь по душе. Двери нашего дома открыты для тебя. Можешь приходить, когда тебе угодно, ты никогда нам не помешаешь.
— Я знаю. Вы оба очень славные.
Она курила как-то нервозно и продолжала глядеть в потолок. Иоганнес наконец сел. Положив руки на подлокотники кресла, вытянув ноги, чуть склонив голову, он ласково смотрел на нее. Присутствие девушки явно доставляло ему радость.
— Ну, как дела? — спросила она, искоса кинув на него быстрый взгляд.
— Прекрасно. Когда ты здесь, все всегда хорошо.
— А у Паулы?
— Как нельзя лучше.
— Чудесно. Рассказывай.
— Что рассказывать?
— Что происходит в вашем мире…
— Как это понимать — наш мир? Это и твой мир.
— О нет! Теперь — нет… Рассказывай, что хочешь.
Иоганнес немного подумал.
— A-а, кстати, — вспомнил он, — как раз сегодня утром мы обсуждали предстоящий отдых. По всей вероятности, мы поедем на Боденское озеро. Паула поинтересовалась, заскочишь ли ты в этом году к нам хоть на несколько деньков. Что ты на это скажешь?
— На Боденское озеро?.. Да, пожалуй, с удовольствием. Когда вы собираетесь туда?
— В сентябре…
— Понятно. Все зависит от того, буду ли я в это время свободна.
— Дорогая моя, я не знаю, чем ты занимаешься, и не хочу быть нескромным, но, право, тебя послушать, так можно подумать, будто ты не располагаешь собственным временем, будто ты ужасно занята!
Лисбет рассмеялась коротко и, как ему показалось, несколько смущенно.
— Ты же знаешь, как это бывает, — ответила она. — Ребята, все такое… — Она снова неопределенно повела рукой.
Иоганнес вдруг подумал, что у нее, возможно, есть любовник. При тех близких отношениях, которые сложились у него с племянницей — ведь теперь они держались словно два приятеля, — она могла бы и сказать ему об этом. Или ее удерживали остатки привитой еще в детстве стыдливости?
— Рассказывай дальше, — потребовала она тоном ребенка, который ждет сказок. — Рассказывай, что у вас тут происходит…