Накануне вечером таксист, везший Анну в отель после концерта, рассказывал о себе и своих близких. Он и его двоюродный брат, выросшие под общим кровом, сильно повздорили. Им к тому времени было уже за сорок, они жили в разных городах, что позволяло годами избегать общения. Однажды они столкнулись на семейном торжестве и так и просидели, не сказав друг другу ни слова.
— Я ему ту историю простить никогда не смогу. Это личное. — Таксист нервным движением поправил воротничок полосатой рубашки. — Но знаете что? Когда год назад какие-то подонки избили его и забрали кошелек, и он пролежал без памяти на обочине до самого утра, я все-таки встал, оделся и поехал в его город. Я их нашел. И сделал то, что нужно было сделать… А с ним мы до сих пор не разговариваем.
Старший сын достал складной столик, колоду карт и жестами пригласил ее присоединиться к семейной игре. Анна поблагодарила, пояснив: ее поезд в Л’Иль-Русс на подходе; да, она на Корсике впервые; спасибо, и вам чудесного дня! От сочного персика отказаться не удалось, она перекинула сумку через плечо и, помахав дружелюбной компании рукой, направилась в сторону железнодорожного полотна.
Увы, поезд не пришел. Как оказалось потом, «гондола» сломалась в пути, долго ждали станционных мастеров из Кальви, не обошлось и без тягача, отбуксировавшего состав вместе с измученными пассажирами до пункта назначения. Этот досадный технический форс-мажор оставил ей всего несколько часов на осмотр Л’Иль-Русс до наступления темноты.
В гостиницу она вернулась уже за полночь, всполошив кудлатую хозяйскую собаку, которая хрипло гавкнула, загремев тяжелой цепью, и снова улеглась досматривать свой собачий сон.
За стеклом оконной рамы гулял зябкий ветерок, и до завтрака оставалась еще куча времени. Надев кроссовки, Анна отправилась на пробежку вдоль склона горы. Навстречу брел пастух со стадом размеренных и послушных овец, мелодично позвякивавших медными колокольчиками. Тропинка нырнула в густые маки[4], где получалось бежать легко и ритмично.
Воздух был прозрачным, еще не загустевшим от зноя, и где-то совсем рядом прохладно шумело море: Анна приближалась к бухте, но все еще не видела ее из-за пышной скученной зелени. Деревья расступились на краю невысокого клифа, нависающего над крошечным пляжем. В нескольких метрах от берега на волнах покачивалась надувная моторка, в воде никого не было видно.
Из-за ближайшей скалы вдруг вынырнули две головы, затем постепенно появились и сами аквалангисты. Их силуэты казались несколько карикатурными: один был похож на хорошо заточенный черный карандаш, а другой смахивал на игрушечного пупса человеческих размеров.
Аквалангисты сняли свое снаряжение, и Анна узнала в них своих недавних соседей по джазовому концерту. Они что-то обсуждали, по-дружески хлопая друг друга по плечам. Крепыш порылся в рюкзаке, выудил оттуда бутылку воды и маленькие деревянные ракетки. Завязался жаркий поединок: мячик подскакивал, совершал невероятные кульбиты и, ударившись об ракетку соперника, бумерангом летел обратно. При всей кажущейся внешней неспортивности, южанин давал фору противнику, двигаясь с удивительной ловкостью и ни разу не промахнувшись. Его рослый напарник тоже мог отразить практически любой удар, но в его движениях ощущалось отсутствие игровой практики. «Ракетáки, какое знакомое развлечение, ох, я бы им сейчас показала высший пилотаж». Этим нехитрым видом спорта в Греции владел, наверное, каждый: летом вся прибрежная полоса Эллады представляла собой поле для игры в «ракеточки».
Судя по всему, игра была окончена в пользу южанина. Он что-то сказал приятелю, и они крепко обнялись. Анна наблюдала, как пара надрезает багеты, укладывая туда ломтики ветчины, и разливает кофе из небольшого термоса. Опираясь на локоть и утопив ноги в песке, ее соотечественник что-то рассказывал, отпивая из стаканчика дымящийся напиток. Волосы, едва высохшие после купания, лежали по-мальчишески небрежно, спадая длинными прядями на загорелое лицо.