Гернухор всё-таки оторвал от тела инъектор, швырнул его прочь и с невнятным воем вскочил, лапая кобуру.
Выхватил лучемёт.
Миг, и тонкий, как игла, малиновый луч пробежал по воде, отмечая свой путь полосой свистящего пара. Снёс, не заметив, заросли прибрежных кустов… и упал на спину сонного гиппопотама. В реке страшно зашипело, громадный зверь распахнул пасть… раздавшийся было рёв сменился бульканьем и умолк, а вскинутая голова запрокинулась и осела в воду так, словно за ней больше не было тела. Разом смолкли птицы; ни дать ни взять, ахнули и потеряли голос лягушки; вздохнули и оборвали своё перешёптывание камыши…
Крокодил не спеша сполз в воду и поплыл туда, где в середине большого мутно-багрового пятна что-то ещё шевелилось, ещё выбрасывало кровавые фонтанчики пузырей…
Гернухор кое-как остановился только тогда, когда начали падать срезанные пальмы и стало ясно, что ещё чуть-чуть, и пятно, выжженное его буйством, может оказаться замечено.
Едва он трясущимися руками убрал лучемёт, как за спиной раздался шипящий, не вполне человеческий голос:
— Что, отверженный, не задался день? Тебя ведь вроде Гернухором зовут?
Голос был негромкий, какой-то обволакивающий и воспринимался, похоже, не просто слухом. Казалось, сиропом он стекал прямо в мозг сквозь отверстие на макушке. Хотелось слушать его, запоминать каждое слово и немедленно подчиняться.
— Да, верно, — непроизвольно ответил кредорбиец.
Повернулся — и обомлел. Перед ним высилась долговязая фигура в чёрном балахоне, то ли стоявшая на земле, то ли, наоборот, совсем её не касавшаяся. Это был старший из группы наблюдателей, присланных с Тёмной стороны. Гернухору не единожды доводилось видеть этого рептояра, и всякий раз тот смотрел на него как-то странно — то ли удивлённо, то ли оценивающе… во всяком случае, с неприкрытым интересом. (Хорошо хоть не облизывался…)
Попыток заговорить с Гернухором рептояр, правда, не делал, может быть, потому, что поблизости обыкновенно присутствовал Зетх, ну а Гернухор и подавно его общества не искал.
Ему и без того неприятностей хватало…
Репт сделал какое-то движение и вдруг оказался на расстоянии вытянутой руки.
— Не бойся меня, я пришел к тебе с миром, — вновь потёк прямо в голову густой янтарный сироп. — Моё имя ничего тебе не скажет, но мы с тобой одной крови. У вибраций наших сущностей одна частота. Я пришел, чтобы разбудить тебя и освободить. — С этими словами он подошёл уже вовсе вплотную, откинул на спину капюшон и положил когтистую четырёхпалую лапу бывшему полутысячнику на плечо. — Смотри мне в глаза, Гернухор. Смотри внимательно. Не отводи глаз…
Внешность у рептояра была такая, что крокодил рядом с ним показался бы безобидным котёнком. И дело было не в кинжальной заточке бесчисленных зубов. Как вообще на всяком лице, главенствовали глаза. Они лучились неярким, но необъяснимо притягательным лиловым светом… Гернухор смотрел и смотрел в них, утопая в двойной пропасти бездонных зрачков и ощущая, как уходит сводящая с ума боль, как тело и разум наполняются силой, а из потаённых недр души начинает своё восхождение глубоко загнанная чернота.
Вот она стала облекаться в мысли, чувства, желания, как к горному пику, взмывая к сверкающему аспидными гранями осознанию собственной исключительности. Той, которая означает безраздельное и полное право на власть. Той, для которой существует только клан и его, Гернухора, место в веками отшлифованной иерархии. Все и всё, что за пределами этого круга, суть жалкие изгои, пыль под ногами, прошлогодняя листва, расходный материал для исполнения желаний. Их закон, заповеди их нравственности — шуршание сухой листвы под ногами. Ничто не встанет на пути у Гернухора, идущего взять своё…
— Вот ты и услышал голос своей крови. — Рептояр медленно убрал с его плеча свою лапу. Отвёл глаза и накинул на чешуйчатую голову капюшон. — Всецело доверяйся и повинуйся ему. Отринь всё наносное, человеческое, решения должна принимать твоя истинная сущность… И помни, Гернухор: теперь ты не один. Ты из нашего клана. Я всегда буду рядом, я всегда найду тебя.
Ещё раз кивнул, повернулся и легко поплыл прочь. Тут же из-за кустов возникли ещё двое, пристроились к нему справа и слева — и вскоре троица исчезла, словно растворившись в волнах жаркого воздуха, наплывавшего из близкой пустыни…
Если варить перловку не так, как варят её в армии и детских садах, а правильно — получается удивительно лакомое и невероятно полезное блюдо. Особенно хорошо оно получается, если у вас есть русская печка, в тёплом горниле которой кашу можно оставить на всю ночь — медленно распухать, томиться, обретать консистенцию крема и цвет топлёного молока.