— Всё, время. В пути докуём, не рассыплюсь.
Честно говоря, в этом он был не на сто процентов уверен. Голова от потери крови кружилась, во рту было по-прежнему сухо, наспех забинтованное плечо горело как в огне. А настроение было вовсе ниже плинтуса. Как их вычислили? Где он, командир группы, дал маху? Где облажался?
— А вот уж хрен, подождут! — неожиданно взъерепенился Гена. Хлопнул по рулю и требовательно глянул на Гвоздя. — Как дела?
— Ничего непоправимого. — Тот уже закончил поверхностный осмотр. — Кости целы, а мясо нарастёт… Сейчас закроем, а зашью действительно попозже, в спокойной обстановке. Штопка будет, командир, загляденье, бабы штабелями валиться начнут…
С этими словами он извлёк шприц-тюбик и для начала вколол Брагину промедол. Потом распотрошил индивидуальный пакет, крепко зафиксировал повязку полосками пластыря и довершил дело уколом от столбняка.
Под действием наркоты Брагин начал блаженно превращаться в овощ: тело расслабилось, отступила боль, мысли поползли лениво, как обожравшиеся удавы, а перед глазами появился тот самый домик в Орехово. На берегу тихого озера, огороженный надёжным забором, под крепкой красной крышей… в комплекте с большой русской печкой и рыжим сибирским котом. И чего, спрашивается, ждать? Заработанные деньги Брагин покуда рюкзаками не таскал, но их давно хватало и на дом, и на озеро, и на ограду, и на кота. Так ведь нет, охота ещё и машину получше, и просто кубышку, чтобы подольше не беспокоиться о хлебе насущном. Ещё эту кубышку можно напихать в мешок, взвалить на загорбок и сломя голову мчаться по лесу. Для тренировки. Постой-постой… Брагин даже заворочался во сне. Ещё можно сунуть в денежки маячок, включающийся по специальному сигналу, поставить активатор на дороге и… И всё, финита, дальше дело техники. Мокрое гоп-стопное дело под названием «деньги ваши станут наши». Только хрен вам, не на тех нарвались. Чужого нам не надо, но и своего не отдадим…
Разбудил Брагина Гвоздь:
— Командир, проезжаем Химки, так что подъём.
За окнами джипа начинался новый день. Юрко сновали машины с московскими номерами, вспыхивали светофоры, шли по своим делам счастливые люди, далёкие от многомиллионных проблем. Небо на востоке алело, от вчерашней непогоды не осталось и следа.
Брагин потянулся и охнул, вспомнив про раненое плечо. Подождал, пока не отпустит, зевнул, бросил взгляд на часы:
— Хорошо идём, успеваем.
Промедоловый сон пошёл ему на пользу. Слабость отступила, мысли заново обрели чёткость. Хотелось что-то делать, причём делать по уму, а не через пень-колоду и неохоту.
— А то! — отозвался Гена из-за руля, хмыкнул и включил поворотник. — Машина — зверь! Водитель тоже!
Голос у него был усталый, какой-то помятый, глаза слезились, как у больного кролика. Если он и напоминал зверя, то зверя загнанного, выдохшегося, желающего только одного — залечь в нору.
«Мерседес» тем временем проехал Химки, свернул на вечно запруженную МКАД и версты через три встал под рекламным щитом. Здесь его уже ждали. Мигая аварийными огнями, на асфальтовой обочине стояла любимая машина служб безопасности — бронированный «Шевроле-Субурбан». Номер у него был такой, что смело паркуйся хоть на Красной площади, у входа в Мавзолей.
Дальше всё было как всегда. «Шевроле» подал голос «Мерседес» откликнулся фарами, и Брагин выбрался на свежий воздух. Дверь броневика клацнула, и вылез лысый тщедушный человечек:
— Привезли?
— Привезли.
Они никогда не здоровались и не прощались, не смотрели друг другу в глаза и не называли имён. Их интересовало только одно — передача не принадлежавших им денег.
— Тогда грузите, — прищурился тщедушный и махнул, как обычно, рукой, но дальше всё пошло не так, как всегда.
— Сами забирайте, — засопел Брагин. — У меня люди никакие, пахали всю ночь.
«А вот в гробу я видел и столицу, и хорошо выспавшихся придурков из сияющих броневиков…»
— Что? — глянул на него человечек так, будто увидел впервые. Дёрнул подбородком, закусил губу… Потом всё же оценил отсутствие одной машины, повязку на плече Брагина, зелёные рожи за лобовым стеклом и снизошёл: — Ладно, заберём.
Буркнул что-то в рацию, и из недр броневика — «Ну-ка, станьте предо мною, Тит Кузьмич и Фрол Фомич» — так, кажется? — выскочили два молодца, каждый весом под центнер, причём одних мышц. Несколько экономных движений, и проклятые мешки пёрышками перепорхнули в «Субурбан».
— Вместе с деньгами мне, похоже, всобачили ещё и маячок с дистанционным управлением, — поделился Брагин. — По нему и засекли. Еле ушли.
Мысленно он уже обсуждал по телефону со Щеповым перспективу взятия за яйца особо подозрительных финансистов. К гадалке не ходи, предал кто-то из них.
— Ну и бардак… — ничуть не удивившись, вяло выругался лысый. — Кто-то под нас копает, сука, четырьмя лапами роет. Вчера накрылись бабки из Смоленска, сегодня утром — из Ярославля. Если так и дальше пойдёт…
Он снова выругался, вытащил фляжку и вдруг — небывалое дело! — глянул Брагину в глаза:
— Будешь? Армянский, не какое-нибудь там… Даг-говно. Давай посошок на дорожку.
Глаза у него были страшные, мутные, потухшие, как у снулой рыбы. Если они зеркало души, то душа у лысого была уже давно мертва.
— Мне и так уже хорошо, я на промедоле, — отказался Брагин и вежливо кивнул. — Может, в другой раз… А за отношение рахмат.
Хотя на самом деле укол был ни при чём. Хрен его знает, что там в этой лысой башке, Москва, она бьёт с носка. Говорил в детстве батя — уж если пить, то только со своими.
— Ну как знаешь.
Лысый приложился, сунул флягу в карман и, как будто вспомнив что-то, глянул на часы. Тихо выругался, схватился за мобильник и на прощание — опять чудеса! — протянул руку:
— Бывай.
Часы у него были замечательные, не наши, стоимости офигенной. А вот ручонка — вялая и холодная, как лапа у цыплёнка на прилавке. Были такие синюшные, по рупь ноль пять, в застойные советские времена…
Зетх. Сомнения
Плавно опустившийся вечер был тих и в меру прохладен. Чужое жёлтое солнце — всего одно — уплывало за вершины холмов, дружно пробовали голоса птицы, от заросшего храмового пруда тянуло свежестью, лотосами и тиной. Природа замерла, не было ни ветерка, вокруг царило полное умиротворение.
Так же тихо, благостно и неспешно было и у Зетха на душе в этот вечер. Он сидел у некогда священной рукотворной лужи и задумчиво курил, поглядывая на поплавок, сработанный лично для него главным жрецом храма. Увы, сегодня поплавок был неподвижен… Зато имелось пиво, курительница, полная качественной тринопли, лепёшка с чесноком и добрая порция отличного ханумака. Зетх сидел неподвижно и вспоминал прошлое. Хорошее, плохое и даже совсем никакое — всё то, что было и ушло и уже никогда в этой жизни не вернётся. Отец и мать. Братец Узер, эта ошибка Творцов. И хитрая, но не подлая крыса Небетхет…
Все они теперь страшно далеко. Расстояние между ними было бы видно невооружённым глазом даже на карте Галактики. А Зетх был здесь один. На этой долбаной планете… «Нет. Это не планета дрянь, а сам я дурак и подлец, перебравший ханумака. Планета ни при чём. Её ещё не испохабила цивилизация, над ней не надругался прогресс, она цветёт себе и ни о чём даже не подозревает…»
Зетх вытащил удочку, глянул на поникшего червя и хмуро сдвинул брови.
«Ага, цветёт. А я должен её… И так, и сяк, и этак. Словно распоследнюю шлюху. И чего ради? — Он плюнул на червяка, не глядя закинул его обратно в воду и взялся за курительницу. — Ради триумфа Тёмной стороны во всей обитаемой Вселенной?.. Бред. Как и вся космополитика. Меня всегда интересовал только бизнес. Так что, ради денег?.. Опять нет, денег у меня по-прежнему столько, что до конца дней их не прожить. Бездари из безопасности и правопорядка совсем работать разучились. А может, я стремлюсь к удовольствию? Как, помнится, втирал Толстуну в следственном изоляторе?.. Чушь. Чего только ни наговоришь в камере пыток, чтобы убраться из неё побыстрее. Чего же мне сейчас на самом деле хочется? Уж точно ни власти, ни денег, ни глобальных экспериментов. Совсем наоборот. Тишины, спокойствия и… ещё дозу ханумака. А что касается этой планеты — по большому счёту мне и дела-то до неё нет. Ну, живут себе одичавшие, не помнящие, от кого произошли и откуда вышли… никого не трогают, сеют лён, полбу и ячмень… да и пусть бы жили как живётся. С луками и стрелами… Эволюция приведёт только к тому, что они возьмутся за лучемёты, а духовного совершенствования может и не произойти. Ведь что такое интеллект? Всего лишь инструмент для выживания на грубоматериальном плане…» Зетх снова посмотрел на поплавок и потянулся к курительнице, но, едва взяв, чуть не выронил её в воду — со стороны приземистого здания храма к нему что было мочи бежал человек. Зетх разглядел на его плече шкуру леопарда: жрец, да притом не простой. Ещё мгновение, и он узнал главного идеолога его, Зетха, собственного культа.